Перипетии административного управления отражались на неспешном ритме жизни пастухов, основанной на перегонах стад на горные пастбища и эксплуатации огромных общинных выгонов. Когда завезли кукурузу, которая появилась уже с 1570 года, это дало мощный толчок развитию местного сельского хозяйства. Кукуруза — это капризное растение, требующее много сил и труда; расширение площадей, отданных под эту культуру, логично сопровождалось ростом количества рабочей силы. Растущее потребление мяса в городах, где уровень жизни повысился, привело, в другой стороны, к посадке репы, или турнепса; они были предназначены на корм скоту во время зимнего содержания его в стойле[115]; это было типично для нового севооборота, более интенсивного. Таким образом, до XVIII века включительно наблюдается развитие как животноводства, так и растениеводства. Отсюда неминуемо происходят конфликты между оседлыми крестьянами и пастухами; последние хотят неприкосновенности общинных лугов, также они желают сохранить право прохода для своих заблудившихся или перегоняемых животных, в том числе по засеянным или засаженным землям, рискуя вызвать гнев земледельцев; можно подумать, что эти события происходили на Диком Западе! Однако, в некоторых пунктах между оседлыми крестьянами и пастухами-кочевниками, между Каином и Авелем, наблюдалось согласие (не всегда безоблачное). На самом деле, и те, и другие участвовали в общей борьбе с деревьями, в вырубке пиренейских лесов, которые пали жертвой одновременно и распашки целины, и чрезмерного выпаса. Кроме того, древесина без всякой меры поставлялась для удовлетворения аппетитов кораблестроителей и кузнецов, любителей древесного угля (поскольку век каменного угля еще не наступил). Что касается рыболовства в Стране басков (из Сен-Жан-де-Люс, в частности), о развитии которого за океаном мы знаем, то оно происходило в виде сменявших друг друга циклов: китобойного цикла, начавшегося в Средние века в Гасконском заливе, затем в течение XVII века продолжившегося на Шпицбергене и в Гренландии из-за уничтожения китовых популяций в ближайших водах; затем был тресковый цикл, у Ньюфаундленда и в других местах, достигший кульминации в период между 1500 годом и Революцией, а затем в XIX веке мода на этот промысел проходит; и наконец, цикл сардин, он более типичен для нашего времени, несмотря на то, что был открыт в годы царствования Людовика XV.
«Событие» 1789 года в Стране басков последовало за дворянским выступлением: штаты Наварры и парламентарии в По были когда-то в плохих отношениях между собой. Однако, им удалось создать единый фронт, и небезуспешно, чтобы защитить местные свободы от незаконного вмешательства монархического централизма. Революция застала штаты и парламент врасплох и без особых трудностей сразу вывела их из игры.
На выборах в генеральные штаты в 1789 году встала лишь одна более или менее важная проблема — о Нижней Наварре. Она всегда требовала от Франции статуса независимого королевства. В принципе она была согласна послать своих делегатов к Людовику XVI, но не на заседание генеральных штатов как таковое. Катастрофа же, по мнению сторонников местной этнической традиции, была, однако, в другом. Менее чем за год, начиная с той ночи 4 августа 1789 года, были по очереди уничтожены, потому что были «привилегированными», представительные учреждения баскского народа (Билцар и др.), а также был упразднен титул короля Наварры и соответствующее ему королевство. Неравенство в системе наследования было осуждено. Но фактически оно сохранилось: его потеря обозначала бы крах семейной системы, существовавшей неотделимо от местных обычаев.
В 1790 году был сформирован департамент Нижние Пиренеи. В нем слились три баскских области и романоговорящая зона в Беарне. Протест Доминика-Жозефа Тара, человека, о котором еще пойдет речь далее, ничего не изменил. Конечно, баски смогли извлечь выгоду из уравнительных и других достижений Революции, но их национальное своеобразие понесло от этого потери, которые некоторые в наше время рассматривают как слишком тяжелые. Кроме того, в стране, охотно принимающей власть духовенства, где язык и проповеди неразрывно шли рука об руку, отделение церкви от государства вызвало разочарование и досаду. Революционный террор обрушился на тех юных басков, которые сопротивлялись обязательной службе в армии; в это время даже приняли решение о поголовной депортации (которая, к счастью, не осуществилась) жителей некоторых «гнусных коммун», обвиненных в сговоре с Испанией. Барер и Грегуар отказываются от западно-пиренейского диалекта как орудия суеверия и фанатизма. Несмотря ни на что, революционное десятилетие напрямую дало толчок развитию баскского языка, который с того времени стал широко использоваться в официальных публикациях.
Соотношение письменной и устной традиции стимулирует изучение диалектов. Кельтовед и баскофил, капитан Ла Тур д'Овернь происходил из побочной ветви известной семьи де Тюренн. Он увлекся народами, жившими на окраинах Франции и не воспринявшими диалект «ойл». В своем труде, изданном в Байонне в 1790 году, он предлагает рациональный подход, который опровергает версию о родстве языков Бретани и Лабура. Таким образом он показывает пример рассудительности, в то время как Доминик-Жозеф Тара считает себя обязанным приписать своим соотечественникам таинственных финикийских предков…
Во времена революции проявили себя несколько лидеров, исконных басков, которые впервые вышли на общенациональный уровень. В частности, среди них оказался Доминик Тара (1749–1833). Он был выходцем из лабурской семьи, члены которой были торговцами, врачами, музыкантами, спортсменами, преподавателями, юристами, игроками в пелоту, соблазнителями (один из представителей этого семейства был даже любовником Эме де Куаньи, «юной пленницы» Андре Шенье, и это была победа, бесспорно, лестная для регионального национализма, и эту историю не преминули вспомнить, почти два века спустя после событий, добросовестные хроникеры). В 1789 году Тара был депутатом, затем членом конвента, идеологом, академиком, короче говоря, это была типичная судьба именитого горожанина, и десятки их проявили себя в эти «огненные и свинцовые годы» (1789–1815). При империи он был автором проекта административного слияния двух областей Страны басков, испанской и французской. Его предложение было вновь подхвачено в наши дни, независимо от его памяти, националистами из Памплоны и Сен-Себастьяна, даже из Сен-Жан-де-Люс.
В XIX веке в период «после 1815 года» во французской Стране басков наблюдался подъем национального самосознания, который еще более укрепляли изыскания лингвистов из других областей. Среди них можно отметить, помимо Вильгельма Гумбольдта, князя Луи Люсьена Бонапарта, сына Люсьена Бонапарта, который прослыл «гигантом баскологии». Все большая интеграция во французское сообщество, от Наполеона до де Голля, характеризовалась постоянным развитием грамотности, приобщением к французскому языку, который сосуществовал печально рядом с местными наречиями, сохранявшими свою силу в горных убежищах. Электорат, с тех пор, как существовало всеобщее избирательное право, демонстрировал в целом «умеренные» тенденции: во время президентских выборов в 1981 году в Стране басков 55,76 % отдали свои голоса за Валери Жискар д'Эстена, и это процентное соотношение дошло до 62,42 % «во внутренних областях» и упало до 52,62 % на побережье, более открытом для левых влияний[116].
В какой мере на французскую Страну басков повлиял националистический дух, такой ядовитый за пределами границ, в Бискайе и Гипускоа? Оставим в стороне, но не совсем…. вопрос, конечно, животрепещущий, о роли «нижнего основания», который занимает Северный Ёскади в стратегии террористов из ETА: подпольные бойцы, появившись с другой стороны Пиренеев, отсиживаются в Нижней Наварре[117], в Лабуре и Суле, откуда их периодически выгоняет французский министр внутренних дел и затем принудительно высылает их. Но когда речь идет о выборах[118], это совсем другой вопрос: на выборах в законодательные органы в 1967 году кандидаты от Энбата, националистического баскского движения на французской территории, получили 5 035 голосов из 108 662 проголосовавших, то есть 4,63 %. Этот процент снизился до 3,59 % в 1978 году, когда голосовали за кандидатов от EHAS, фракции с наиболее левой ориентацией из Энбата[119]. Приверженцы национальной самобытности добиваются гораздо более существенных результатов в области культуры и образования благодаря созданию школ, где преподавание ведется на баскском языке.
115
116
См. по этому поводу интересную работу:
117
Выражение «
118
Библиография по этому сюжету достаточно объемная, мы использовали, в частности, исследование
119
На выборах в законодательные органы в марте 1986 года левые националисты получили 3,8 % голосов во французской Стране басков.