Так и не исчезло полностью стремление к экспансии с востока на запад. В IX веке ее осуществила Лотарингия, не без проблем для себя. Однако, ближе к тысячному году различия между Севером и Югом постоянно оставляли свой отпечаток самыми разнообразными способами. В сельском хозяйстве и в слоях аристократии феодализм и крепостное право получили меньшее развитие на юге, чем в областях между Луарой и Мёзой. Сеньориальные владения, предки крупных сельскохозяйственных угодий, в «Окситании» были менее крупными, чем в других местах. Эта черта, но в других формах, просуществовала вплоть до XIX века и даже до наших дней.
Области диалектов «ок» показали себя вполне способными на инициативу и на создание новых учреждений: именно оттуда пришла в X–XI веке в области Клермона, Бриуда, Орийякк и Пюи-ан-Веле вскоре распространившаяся по всей Европе идея Божьего мира[252]. Но там не хватало централизаторской воли: побеждала тенденция к географической рассеянности, несмотря на стремление к единству, зарождавшееся в районе Тулузы. На пространстве между Овернью и Пиренеями нельзя было найти ничего, сравнимого с терпеливыми усилиями по укреплению династии Капетингов начиная с 987 года (символическая дата). Южная аристократия, настроенная не столь воинственно, была ослаблена действиями, которыми она располагала к себе. Ее владения действительно теряли свою жизнеспособность из-за постоянных их разделов между наследниками, в том числе и женщинами. Во времена испытаний «южное» дворянство не шло в сравнение с равными им по положению могущественными северянами, закованными в железо и в жестокие идеи.
Неоднократно (как шесть или семь столетий тому назад, во времена Озона, Сидония, Григория) литературное творчество — устное, письменное, поэтическое — с самого начала эпохи Высокого средневековья открывает дорогу для самобытных талантов Юга. Трубадуры превозносят старопровансальский язык в ущерб латыни; они подчеркивают дворянские ценности и обесценивают клерикальные образцы. Возвращение в обиход римского права, привезенного из Италии в южную Францию через Прованс, способствует в ХII–ХIII веках началу быстрого распространения нотариусов, этих трубадуров повседневной прозы жизни. Консулаты, первые муниципальные органы, более живые и активные, чем в областях диалектов «ойл», наделяют города, а затем и крестьянские общины, статусом юридического лица. Сначала они распределяют полномочия власти среди дворянства, затем среди городской буржуазии и даже ремесленников или сельского населения. Ячейковая муниципализация и отсутствие макрорегионального единства становятся основными чертами политической жизни на Юге для про-еретического «либерализма». Все относительно, конечно… В ХII–ХIII веках три группы сильных мира сего, то есть Плантагенеты, прославившиеся благодаря Альеноре Аквитанской, графы Тулузские и владыки Каталонии или Арагона пытались навести некоторый порядок, и каждый тянул одеяло на себя, на этом экстенсивном Юге по эту сторону Пиренеев, который был тогда всего лишь географическим понятием. Три вора на ярмарке, это значит, что двое из них лишние.
Вопреки всему своеобразие Юга находило выражение в романском искусстве, в противоположность более позднему готическому стилю, который прежде всего черпал свои корни в Иль-де-Франсе и Нормандии. В самом сердце «южной зоны», не заботясь о постепенно исчезающих административных границах, четко ограниченная географическая область произвела на свет, преодолев диалектное разнообразие, языки «ок», общие для поэтов-трубадуров и чиновников. Эта область включает в себя юг Центрального массива и даже выходит за его пределы; она, грубо говоря, соответствует древним провинциям или попросту областям Керси, Тулузен, Альбижуа, Руэрг, Геводан, Нарбонне, Нимуа. В терминах (которые историки иногда употребляют) «провансальские» или «лимузенские» язык или поэзия, таким образом, в данном случае мало точности. Поскольку роль первого плана в этой кристаллизации письменности и устной формы языка «ок» сыграли военно-монашеские ордена, такие как госпитальеры святого Иоанна и тамплиеры. Крошечная община святого Евлалия в Руэрге, в которой достаточно было монахов-рыцарей, также внесла свой солидный вклад в этот языковой процесс, более, нежели крупные романоговорящие сообщества в Лиможе или Марселе.
Присоединение южной «туманности» к Франции, ее захват капетингской галактикой произошел в XIII веке в ходе крестового похода против катаров, или альбигойцев, и последующей аннексии.
Присоединение Лангедока к Франции касалось не только частных судеб большей части областей «ок», судеб, важных, конечно, для строительства французской общности. Это присоединение поставило также обширную про блему катарской ереси на юге, alias религии альбигойцев. «Ловушка для глупцов», — эта катарская ересь, сказал мне однажды Жорж Дюби, потрясенный тем нагромождением глупостей, которые только могли быть написаны об этом странном явлении; но несмотря на это кажется, что в какие-то моменты они открывают что-то из сокровищницы человеческих познаний. Но однако, в наши дни положение дел уже совсем не такое, как тогда, когда на него сетовал Жорж Дюби. Наши знания о катарах сделали большой шаг вперед за последнюю четверть века, благодаря работам одного крупного юриста, ставшего историком, Жана Дювернуа, а также благодаря исследованиям специалиста по грамотам Анны Бретон и профессора Шиффоло.
Итак, что же такое катарская ересь, та которая получила на территории современной Франции свое такое блестящее и такое несчастливое развитие на территориях нынешних наших департаментов Верхняя Гаронна, Арьеж, Од, Тарн и в восточной части Эро[253]. Что касается этой квинтэссенции «ереси», в наше время мы уже почти не верим в далекое влияние дуалистической идеологии (принцип Добра против принципа Зла), которая имела бы нехристианское происхождение. Или, если точнее, мы верим в дуализм в данном случае, но христианского происхождения! Вышеупомянутое «псевдо-влияние», по этой гипотезе, сейчас уже устаревшей, шло, возможно, от древних учений восточных, даже иранских мыслителей, начиная с Зороастра (VII–VI века до нашей эры?) и Манеса (III век нашей эры). Но в реальности катарская ересь была прежде всего неким подобием «крайне левого христианства», если хотите охарактеризовать ее таким умышленно анахроничным образом.
Если быть точными, катары восстановили, более или менее сознательно, некоторые традиции, идущие от первых евангельских христиан. Такие поиски альбигойцами «корней» могли быть даже несколько «марцианитскими», то есть отрицающими некоторые положения Ветхого Завета. Как бы то ни было, катарская мысль[254], вместе с Деяниями Апостолов и святым Матфеем, считает, что Церковь Божия — это не какое-то строение из камня или из дерева, которое таким образом подвержено всякого вида отклонениям: они могли быть милитаристскими — превращением «Святого места» в крепость, или же «модными» отклонениями — чрезмерной роскошью, уже давно осужденной Священным Писанием. В данном случае речь могла идти об осуждаемом избытке материальной роскоши, золота, серебра, художественных излишеств во внутреннем или внешнем убранстве церквей, как городских, так и сельских. В реальности, по видению катаров, Церковь Божия не имела ничего общего со всей этой мишурой; она представляет собой просто Мистическое тело, которое образуют в своей совокупности «настоящие христиане», «праведники»: они берут на себя миссию распространять уроки Святого духа, который нисходит прямо на них.
Эта нематериальная Церковь, в основном духовная, получила от Христа власть соединять и отпускать, короче говоря, отпускать грехи, ту власть или способность, которой ни в коей мере не обладала, несмотря на свои утверждения противоположного, лжецерковь, римская и папская, та, которая, как говорили, драла шкуру и управляла испорченная мирскими богатствами.
254
Здесь мы более чем в буквальной манере следуем изысканиям Анны Бренон в ее Archipels cathares. Cahors, Dire Ed., 2000, стр. 163 sq. Мы благодарим также господина Шиффоло, профессора Авиньонского университета, за те уточнения, которые он нам любезно высказал, исходя из своих глубоких познаний в этом обширном вопросе. Мы, конечно, принимаем в расчет различие во мнениях разных авторов по этому вопросу касательно рассматриваемой эпохи.