Однако, мы должны отметить, что проявления партикуляризма исчезли не сразу. В некоторых случаях — совсем наоборот. В период между 1850 и 2000 годами периферийные движения возникали, мне кажется, в пяти эпизодах.
1. Вначале, в период, который продлился с 1850 по 1914 год, на Корсике, в Стране басков, в Бретани, во Фландрии, в окситанских зонах выдвигались требования главным образом культурного порядка, мало связанные с политикой. Нужно ли в них видеть, повторюсь, явление бумеранга в результате приобщения к культуре? Можно с уверенностью говорить о том, что III Республика, распространяя благодеяния и свет образования практически на всех граждан, тем самым способствовала национальной интеграции, но также она оживляла во всей просвещенной части населения желание обрести те самые знаменитые корни, которые были неотделимы от местного фольклора, который стали лучше знать, изучать именно благодаря благотворному влиянию того самого образования.
2. Второй период — это период между двумя мировыми войнами, то есть с 1914 по 1939 годы, когда начался рост политического сознания, в Бретани это сопровождалось актами саботажа достаточно безобидными. Это начало политического сознания принимало форму, в частности, образования организаций борцов, которые были одновременно активистами и традиционаместнами. Обычно их лидеры вдохновлялись словами, идущими от консервативных правых сил, Церкви или, точнее, некоторой части клира, среди которых фигурировали несколько священников, гораздо реже — кто-либо из епископата. Некоторая ответственность за это выпадает на долю светского ультрацентрализма, который республиканские партии предлагали порой в абсолютной форме, без каких-либо нюансов; требования реакционных «папистских» элементов могли с этой точки зрения задеть или «обидеть» «добрую волю» (?) левых сил, которые были сами виновны в своих позициях излишней централизации. Своими интригами пронемецкие и даже пронацистские элементы во Фландрии, Эльзасе и Бретани или профашистские элементы на Корсике в итоге смогли эксплуатировать наивность некоторых частей региональной элиты; эта элита в данном случае демонстрировала удивительную простоту по отношению к опасным лидерам, располагавшимся за пределами системы, таким как Адольф Гитлер, и Муссолини. Каудильо или генералиссимус Франко держался в стороне и практически совсем не интересовался захватом Руссильона (в 1940–1941 годы его больше волновало Марокко).
3. Второй мировой конфликт в период с 1933 по 1945 годы изменил существо проблемы. В самом худшем случае бывший регионализм, такой, как мы только что упоминали, вступал в соглашение с оккупантами. Впоследствии, уже в послевоенный период, многочисленные периферийные движения отодвинулись на задний план, и централизм вновь обрел былую силу. Но затем, в 1950–1960-е годы, произошел новый поворот! Регионализм ожил, но на этот раз в среде левых или крайне левых сил на политической карте; за исключением, возможно, Корсики, где положение, с этой точки зрения, гораздо менее понятно. Начиная с 1968 года региональные борцы формулируют свои предложения, в которых как будто смешиваются периферийные и ультралевые требования; и с этой смесью, с этими позициями или положениями региональная элита, по правде говоря, с некоторым трудом соглашается; в Стране басков стоит считаться с влиянием ETА, в Бретани те, кто закладывали бомбы, претендовали на то, что они действовали во имя местной независимости и автономии, часто они сеяли страх, редко — смерть (все-таки один такой случай был). На самом деле, в некоторых крайних случаях те, кто в них участвовали, действовали по собственной инициативе или от имени кучки единомышленников, жестоких или менее жестоких; однако, они чувствовали моральную поддержку в регионе, и с этим нельзя не считаться. Будь они реформистами или революционерами, им все же трудно в большинстве периферийных регионов преодолеть планку в 5 % или 10 % на выборах. Обстоит ли дело сейчас таким же образом? В любом случае, организмы «провинциальной» экономической экспансии долгое время не доверяли этим новым зелотам, они крайне редко вели с ними какие-либо общие дела, за исключением одного случая, который имел место при достаточно неясных обстоятельствах на Корсике.
4. С 1981 по 1999 год протесты со стороны регионов вошли, кажется, в стадию относительного умиротворения, если исключить, по правде говоря, отдельный случай с Корсикой. Возможно, когда левые силы пришли к власти, они смогли удовлетворить (распределив «должности») тайные чаяния (которые до того времени не формулировались) части борцов; иногда они были прозаическими и меркантильными, поскольку надо как-то жить; до того, как президентом стал Миттеран эти борцы в отдаленных провинциях посвящали себя региональным проблемам… Или же это произошло потому, что проблема переместилась в другую область? Иммиграция из стран Магриба (которая сильно возросла) породила в первом поколении пролетариат, часто недовольный, а во втором поколении — меньшинство юных французских арабов, чьи требования могут сочетаться с некоторыми проявлениями насилия, в частности, в пригородах. И тут во Франции произошло осознание, не касавшееся никаких политических вопросов; оно выдвинуло вперед экзистенциальное единство, фактическое единообразие, которое соединяет между собой всех исконных французов и даже европейцев, будь они бретонцами, эльзасцами, фламандцами, жителями Руссильона, итальянцами, поляками или португальцами. И наконец, силы интеграции, которые сами по себе явились продуктом общества потребления, капиталистического и продажного, часто отдаляют молодых людей от поисков «корней», которыми они занимались. Мы видим, как утверждаются ценности интернациональной культуры: рок-музыка ослабляет иногда fest noz[327], все еще очень живой[328], тем не менее; преподавание английского языка без особых трудностей торжествует над изучением гасконских диалектов. Есть все же одно исключение: островное положение Корсики отстраняет ее от процессов ассимиляции. Этот остров, кажется, действительно сопротивляется, возможно, именно из-за своего островного положения, процессу интеграции; этот «корсиканский» регион, совсем не такой маленький, как можно подумать, кажется, представляет собой последнее препятствие на пути ассимилирующей силы нации в самом сердце Средиземного моря. До некоторой степени Корсика бросает вызов странам Европейского континента с их тенденциями к унификации и даже смешению культур, этому континенту, пересеченному многочисленными шоссе, унифицированному средствами массовой информации, освобожденному от утомительной обязанности иметь паспорта.
И наконец, французское национальное сознание брало иногда верх над периферийным партикуляризмом, поскольку ему самому угрожала новая космополитичная культура со значительными способностями к поглощению других культур, и в этом смешении многих народов наши народы с маленького евразийского мыса в некотором роде «растворяются», безжалостно и беспощадно; эти народы подчиняются процессам разрушения или обновления (?) культуры, перед лицом которых престиж их собственной культуры имеет мало значения. Вот как сейчас англо-американский язык выступает как «сабир», ломаный язык или преобладающее средство общения. Кроме того, волна теле- и аудиопродукции идет к нам с другого берега Атлантики и даже из Гонконга. Упомянем, наконец, об отмене национальных границ, как это было предусмотрено различными документами по унификации Европы. Окажется ли Франция способной в таких условиях принять унификаторские меры в отношении к своему новому населению, в особенности иммигрирующему из Магриба и Сахары, те меры, которые ей так хорошо удавались в прошлом по отношению к бывшим периферийным меньшинствам? Итак, в данном случае мы стоим перед проблемой, которую можно в достаточной степени сравнить с той, которая возникала перед Соединенными Штатами по отношению к их собственным иммигрантским меньшинствам. Франции практически безупречно удалось включить в свой состав региональные периферийные меньшинства, говорившие на германских, провансальских и многих других языках. Вполне можно предположить, что в будущем ее ждет и второй такой успех, более важный, более ясный, в отношении новых иммигрантов. Самое меньшее, что можно сказать, этот успех нельзя заранее гарантировать.
328
Последние международные кельтские манифестации в Бретани в 2000 году были на редкость мощные и крайне удачные, по мнению наблюдавших.