Религиозные воззрения базируются на знании причинно–магической связи между вещами; полностью и строго соблюдая сложную церемониальную систему, можно управлять стихиями и богами, как своими слугами. Огненная жертва может вызвать молнию и гром, возлияние молока — дождь.
Эта иллюзорная власть над миром неизбежно приводит к полному порабощению человека. Магические представления сковывают его сознание и постепенно гасят в нем подлинно религиозную мысль. К счастью, индо–арийская культура не задохнулась под гнетом магизма, а стала незаметно прокладывать себе дорогу. В ведический период эта дорога разделилась на два направления. С одной стороны, неудовлетворенное религиозное чувство обратилось к космической мистике бытия, огня, жизни. С другой стороны, выход из тупика люди начали искать через философское мышление.
«Какому богу вознесу я мольбу?» — спрашивает риши. Откуда и для чего появился мир? Никто этого не знает. Быть может, человек лишь игрушка неведомых сил, и ему суждено вовеки тщетно разгадывать мировую загадку, сидя у беспредельного океана Истины…
Великая всемирно–историческая заслуга древнеиндийских мыслителей в том, что они преодолели этот кризис и дерзнули, не останавливаясь на полдороге, вступить в храм Вечного и Безусловного, в храм Абсолюта.
Но не на этом пути суждено было обрести человечеству утраченное единение Земли и Неба. Не от языческого космизма, не от мистиков, поднявшихся до вершины Сверхбытия, шло спасение. Не здесь, в Индии, а там, на Западе, на стыке трех материков незаметно подготавливалось величайшее откровение в истории человечества.
Голос Духа порой бывает самым тихим голосом, и самые незаметные события нередко оказываются его величайшими деяниями.
В то самое время когда орды арьев с боями продвигались по индийской земле, а на Евфрате амориты положили начало Вавилону, толпа пастухов в пестрых одеждах, подгоняя овец и коз, двигалась по дорогам Сирии. Из Северной Месопотамии, где обитало племя арамеев, пастухи направлялись через пустынные области на запад, в землю Ханаанскую. Этих людей возглавлял вождь Авраам. Их было немногим больше трехсот человек (Быт 14:14), и уход их едва ли был замечен.
Между тем это внешне неприметное событие открывало новую главу в истории всемирного Богоискания. Авраам и его люди — новые герои нашей повести, которые едва ли сами догадываются о том, какое будущее ожидает их народ.
В одном древнем тексте Авраам назван «хаибри». Возможно, наименование «евреи» (ибри), которое стали прилагать к Авраамову племени, утратившему свою принадлежность к арамеям, связано с наименованием кочевников — «хабири» (о них упоминают документы Египта, Палестины, Месопотамии). Долог был их путь, прежде чем перед ними зазеленели виноградники и горные луга земли Ханаанской. Здесь их ждали опасности и трудности, бродячая жизнь «хабири», обреченных скитаться среди чужих и, быть может, враждебных племен.
Пришельцам придавала мужества их вера в особое небесное покровительство. Эта вера не была теорией, философским умозрительным исповеданием монотеизма[18]. Она сводилась к верности своему Богу избранников Элогима, единого вечного Творца мира. Со стороны могло показаться, что это просто религия группы людей — клана или племени. Но в этой верности Авраама и патриархов[19] Одному уже содержалось зерно религии Единого.
Религия Авраама приняла форму Союза (берит), или Завета, с Богом. Согласно Библии, Бог обещал, что придет время, когда потомки Авраама уже не будут изгнанниками в чужом краю, — став народом, они получат во владение землю Ханаанскую.
Но обетование это не носило узкоплеменного характера, подобного многим языческим прорицаниям. Величие и слава избранных Богом людей связывались с благом всех племен и народов. «И благословятся в тебе все племена земные» (Быт 12:3) — таково было одно из самых поразительных пророчеств древнего мира.
Невидимые нити протягиваются от шатров Ханаана к берегам Иордана, где восемнадцать веков спустя прозвучат слова: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную» (Ин 3:36).
Так среди сумерек многобожия возникла та точка в истории мира, которая должна была расти, расширяться и превратиться в конце концов в народ Завета, в народ Божий, в ветхозаветного предтечу Церкви.
Пожалуй, ничто так ярко не символизирует то непоколебимое основание, на котором утвердилась ветхозаветная религия, как рассказ о жертвоприношении Авраама.