Возглавлявшаяся Тихоном патриаршая церковь переживала нелегкие времена. Поражения белогвардейцев на фронтах гражданской войны делали все более эфемерными надежды на реставрацию того строя, при котором церковь была государственной и господствующей. Национализация церковно-монастырских земель и прочих имуществ лишила ее тех колоссальных богатств, которыми она владела. А громадный моральный ущерб был нанесен ей развернувшейся в 1918–1920 гг. массовой кампанией вскрытия мощей 58.
К 1921 г. накал борьбы тихоновской церкви против Советского государства постепенно ослабевал. Патриарший воззвания и другие церковные выступления становились по своему тону более сдержанными. Даже понятие социализма в них звучало уже не с таким оттенком безоговорочного осуждения, как это было раньше. Так, например, еще 31 января 1918 г. в своем выступлении на Соборе один из его главных идеологов, князь Г. Трубецкой, выражая надежду на то, что «после большевистской власти придет новая власть, которую мы можем признать», категорически утверждал, что «над всякой другой, нехристианской, социалистической властью мы должны поставить крест, нам невозможно наладить отношения с такой властью» 59. А уже в 1919 г. патриарх почти гласно объявлял себя покровителем организованной за год до этого некоторыми членами Собора «Христианско-социалистической рабоче-крестьянской партии», признавая, таким образом, принципиальную возможность согласования христианской веры с социализмом, пусть даже только на словах.
В мае 1922 г. несколько человек во главе с Введенсским явились к находившемуся под домашним арестом в Троицком подворье в Москве патриарху Тихону и предъявили ему ряд претензий и требований. Патриарху было сказано, что его антисоветская политика завела церковь в тупик и поставила ее на край гибели. Визитеры потребовали от Тихона снятия с себя сана патриарха и передачи церковной власти другим людям, пока новый Поместный собор не определит окончательно, каков будет церковный режим в дальнейшем.
Положение Тихона и всей патриархии было к этому времени весьма сложным. Белогвардейская контрреволюция окончательно провалилась. Советская власть утвердилась прочно, и никаких надежд на ее ниспровержение, по меньшей мере в ближайшее время, питать не приходилось. Предстоял ряд судебных процессов, в которых руководящие церковные группировки как в центре, так и в ряде случаев на местах должны были нести ответственность за кровавые столкновения, спровоцированные ими в связи с изъятием церковных ценностей, и вообще за многочисленные акты контрреволюционной деятельности. В этих условиях Тихону приходилось определить свое отношение к установившемуся советскому строю в более лояльных формах, чем когда бы то ни было ранее. И особенно побуждала его к этому обстановка, сложившаяся в связи с Карловацким собором ноября — декабря 1921 г. и деятельностью созданной на этом Соборе белоэмигрантской церковной иерархии.
В указанное время югославский город Сремские Карловцы дал убежище собранию наиболее реакционных и агрессивных элементов церковной и околоцерковной белогвардейщины, наименовавшему себя «Русским всезаграничным церковным собором». Его участниками явились 13 архиереев, бежавших за границу вместе с войсками белогвардейцев, и около полутораста клириков и мирян, среди которых были деятели царского правительственного аппарата, колчаковские, врангелевские и прочие белогвардейские офицеры и т. д. Политическая физиономия Карловацкого собора определялась тем, что им руководил пресловутый Антоний Храповицкий, а активными участниками являлись М. В. Родзянко, один из главных в дореволюционной России погромщиков Н. Марков II («Валяй-Марков»), известный уже нам казачий полковник П. Граббе и подобные им.