Что же остается современным исследователям? Во-первых, сближение крайних оценок, прежде всего «монархизма» и «диархии», а во-вторых, и преимущественно — перенесение центра тяжести с правовых и политических аспектов проблемы на социологические в широком смысле этого слова. Все больше внимания историки стали обращать на неправовые основы власти Августа, важнейшей из которых было понятие auctoritas. Начало рассмотрению значения auctoritas для становления принципата было положено работами М. Гранта и А. Магделена. М. Грант понимал auctoritas как личную неформальную власть, усиливавшую конституционные полномочия, и полагал, что во время правления Октавиана auctoritas principis даже заменила высший империй (imperium maius) как основу власти императора[28]. А. Магделен показал, какое огромное внимание уделял этому понятию сам Август, как оно дополняло правовые аспекты власти принцепса и как трансформировалось при переходе от Республики к Империи[29].
С 1970-х гг. осуществляется грандиозный проект, не имеющий аналогов в мировом антиковедении. Речь идет об уже упоминавшемся коллективном труде «Расцвет и упадок римского мира», в котором только принципату посвящено уже более 30 томов[30]! Показательной во многих отношениях работой, отражающей современный «синтетический» подход к проблематике становления принципата, является большая статья Л. Виккерта в данном издании. Главная идея автора заключена в видении принципата как результата развития исконно присущих римскому обществу идей и институтов, прежде всего самого понятия «принципат», возникшего, по мнению Виккерта, из старой республиканской идеи первенства выдающегося политического лидера[31].
К сожалению, русской историографии долгое время были чужды все иные подходы в рассмотрении проблемы, кроме классового, все иные воззрения на принципат, кроме как на военную монархию рабовладельческого класса[32].
Только в 1980-е гг. началось преодоление подобного одностороннего взгляда. Вероятно, впервые более сбалансированный подход, учитывающий все особенности нового режима власти, установленного Августом, нашел свое отражение в работах А. Б. Егорова[33], а затем был развит в монографии Я. Ю. Межерицкого[34].
Говоря об основных направлениях в изучении поздней Римской империи, следует констатировать тот факт, что русская и западная марксистская историография вплоть до конца 1980-х гг. отвергала возможность всякой дискуссионности по данным проблемам. III—V вв. — это начало перехода от одной формации к другой (от рабовладельческого способа производства к феодальному). Поэтому в течение многих десятилетий оставалась незыблемой теория социальной революции, произведенной рабами в союзе с варварами, сокрушившей Римскую империю, а с ней и рабовладельческий строй, и расчистившей путь для нового, более прогрессивного на том этапе исторического развития строя[35].
Западная послевоенная историография представляет огромную палитру мнений по двум главным вопросам: было ли падение Римской империи глобальной катастрофой, заставившей европейскую цивилизацию начинать новый путь развития практически с нуля, и почему империя пала[36].
В поисках ответа на первый вопрос западные историки, отрицая концепцию глобальной социальной революции, выдвигают тезис о континуитете между Римом и средневековой Европой. Подавляющее большинство исследователей считает, что при всей глобальности изменений, происшедших в Европе в V—VI вв., говорить о том, что новой виток развития цивилизации начался с нуля, нельзя. Подчеркивается континуитет между двумя эпохами, главными носителями которого были германцы и Христианская церковь. Указывается, что германцы, заселившие территории Западной Римской империи, не уничтожили античную культуру. Как раз постепенные изменения в культуре при переходе от античности к Средневековью и являются главным показателем континуитета[37].
28
31
32
Это относится в том числе и к С. И. Ковалеву (см. соответствующие главы данного издания), но особенно ярко выражено в трудах Н. А. Машкина «История древнего Рима» (М., 1947; и другие издания) и «Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность» (М.—Л., 1949). С. Л. Утченко, крупнейший исследователь истории поздней республики, немного смягчая категоричность выводов, в целом оставался на той же позиции русской историографии 1930—1970-х гг.: «Кризис и падение римской республики» (М., 1965); «Юлий Цезарь» (М., 1976).
33
35
Одной из работ, отражающей в полной мере жесткую марксистскую концепцию и в то же время написанной на высоком научном уровне, является монография А. Р. Корсунского и Р. Гюнтера «Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.)» (М., 1984).
36
Теория континуитета не является изобретением послевоенной историографии. Подобные взгляды развивались и в первой половине XX в. См., например: