Благодаря этим завоеваниям Рим неслыханно обогатился и землями, и деньгами, и рабами, которые наполнили рудники и каменоломни, ремесленные мастерские, крупные поместья (латифундии) и пригородные виллы, так что римское общество становится рабовладельческим в такой высокой степени, как это было невозможно даже в Древней Греции. Однако новые богатства распределялись неравномерно, заправлявшие всеми делами нобили выиграли от войн несравненно больше, чем масса крестьян, а наводнение всех отраслей хозяйства рабами и вовсе обернулось пагубным вытеснением из производственной сферы мелких хозяев, свободных тружеников — крестьян и ремесленников. Таким образом, следствием побед и завоеваний было в римском обществе резкое обострение отношений между полярными социальными группами — обедневшими крестьянами и обогатившимися нобилями, неполноправными италиками и римским гражданством, бесправным населением провинций и самовластной римской администрацией, наконец, нещадно эксплуатируемыми рабами и их собственниками.
Очень скоро нарастание социальных противоречий привело к настоящему внутреннему кризису, к целой серии острых социально-политических конфликтов, составивших содержание периода Гражданских войн (136—30 гг. до н. э.). Поначалу кризис развивается по восходящей линии и исполнен принципиального содержания: восстают рабы (два восстания в Сицилии и грандиозное движение в Италии под руководством Спартака), волнение охватывает крестьян, которые находят защитников своего дела в лице замечательных реформаторов — братьев Гракхов, за оружие берутся италики, что приводит к так называемой Союзнической войне. Однако единого демократического фронта не сложилось, и это позволило правящей римской верхушке порознь подавить все названные движения. Но победа верхов не была безусловной во всех случаях: если восстания рабов были подавлены беспощадно, то римским крестьянам и италикам пошли навстречу. Крестьянам были оставлены наделы, данные им Гракхами, а италикам, поскольку они готовы были прекратить вооруженную борьбу, были предоставлены права гражданства.
Но самое главное состояло в том, что по мере спада собственно демократического движения на авансцену политической борьбы выдвинулась новая сила, вскормленная как внешними войнами, так и внутренними смутами, — армия во главе с авторитетными, победоносными полководцами. Последние, расплачиваясь со своими солдатами долей из добычи и наделяя уходящих в отставку земельными участками, перенесли решение социальных проблем в совершенно новую плоскость, где не было места республиканским традициям, но зато являлась новая перспектива — захвата власти популярным военачальником при поддержке преданных ему войск. Естественно, при этом среди обуреваемых честолюбием полководцев не обошлось без соперничества: Юлий Цезарь должен был бороться за власть с Помпеем, а его наследник Октавиан — с Марком Антонием, не говоря уже о том, что оба — и Цезарь, и Октавиан — должны были еще преодолеть и принципиальную оппозицию защитников старой республики.
Как бы то ни было, при поддержке преданных войск и сочувствии значительной части общества, уставшего от неурядиц и жаждавшего мира и порядка, полководцы, которым особенно сопутствовала удача — сначала Цезарь, а затем Октавиан — добились своей цели. Завершающая победа Октавиана над Марком Антонием (в 30 г. до н. э.) подвела черту под длительной полосой гражданских смут: дело Республики было окончательно проиграно, и открылась новая эра императорского единовластия. Одновременно теми же полководцами были округлены границы римских владений в Средиземноморье: Помпей закончил подчинение Малой Азии и присоединил Сирию и Иудею, Цезарь завоевал Галлию, Октавиан аннексировал Египет. Выйдя на рубежи Атлантики, Рейна и Дуная, Кавказского предгорья, Аравийской и Африканской пустынь. Римская держава, можно сказать, достигла своих естественных границ.