Вся судебная власть сосредоточилась в общине, т. е. в лице царя, который чинил суд или «приказ» (jus) в присутственные дни (dies fasti) на судном месте (tribunal), сборной площади, сидя на колесничном кресле (sella curulis 59 ); подле него стояли его вестники (lictores), а перед ним — обвиняемые или тяжущиеся (rei). Правда, над рабами был прежде всех судьею их господин, а над женщинами — отец, муж или ближайший из их мужских родственников, но рабы и женщины не считались вначале настоящими членами общины. Даже над состоявшими под властью отца семейства сыновьями и внуками отцовская судебная власть соперничала с царской; но первая в сущности была не судебной властью, а просто проистекала из принадлежавшего отцу права собственности над детьми. Следов такой судебной власти, которая составляла бы принадлежность родов, или вообще такой, которая не проистекала бы из верховной судебной власти царя, мы не находим нигде. Что касается самоуправства и в особенности кровавой мести, то в древних легендах как будто слышится отголосок того первобытного принципа, что умерщвление убийцы или его укрывателя разрешается ближайшим родственникам убитого; но те же самые легенды отзываются об этом принципе как о достойном порицания 60 ; поэтому следует полагать, что кровавая месть очень рано исчезла в Риме благодаря энергичному вмешательству общинной власти. В древнейшем римском праве также нет никаких следов того влияния на судебный приговор со стороны друзей подсудимого и окружающей его толпы, которое допускалось древнейшим германским правом; в нем нет и того, что так часто встречается у германцев — что готовность и способность поддержать перед судом свои притязания с оружием в руках считались необходимыми или по меньшей мере позволительными. Судебный процесс мог быть или государственным, или частным, смотря по тому, возбуждал ли его царь по собственному почину или по просьбе обиженного.
Первый вид процесса возникал только в том случае, если было нарушено общественное спокойствие, стало быть главным образом в случае государственной измены или сообщничества с неприятелем (proditio) или соединенного с насилием сопротивления властям (perduellio). Но нарушителями общественного спокойствия считались также злостный убийца (parricida), мужеложец, оскорбитель девичьей или женской чести, поджигатель, лжесвидетель, и кроме того, тот, кто магическими заклинаниями портил жатву или похищал в ночное время хлеб с полей, оставленных под охраной богов и народа, поэтому и с ними обходились как с государственными изменниками. Судебное разбирательство начиналось и производилось царем; он постановлял и приговор, предварительно выслушав мнение приглашенных им советников. Но после того, как царь приступал к судебному разбирательству, он мог предоставить дальнейшее производство дела и постановление приговора своему заместителю, который обыкновенно выбирался из членов совета; назначение позднейших чрезвычайных заместителей — двух комиссаров для постановления приговора над бунтовщиками (duoviri perduellionis) и тех позднейших постоянных заместителей, или «следователей по делам об убийствах» (quaestores parricidii), на которых возлагалась обязанность разыскивать и задерживать убийц и которые, стало быть, были чем-то вроде полицейских агентов, — не относится к царской эпохе, но, может быть, примыкает к некоторым ее учреждениям. Во время производства следствия обвиняемый обыкновенно подвергался аресту, но он мог быть освобожден из-под ареста на поруки. Только рабов подвергали пытке, чтобы вынудить сознание в преступлении. Кто был уличен в нарушении общественного спокойствия, всегда платился своею жизнью; смертная казнь была очень разнообразна: лжесвидетеля сбрасывали с крепостной скалы, похитителя жатвы казнили на виселице, а поджигателя — на костре. Царь не имел права миловать; это право принадлежало только общине, но он мог разрешить или не разрешить обвиненному ходатайство о помиловании (provocatio). Сверх того, в римском праве допускалось помилование преступника богами: кто пал на колени перед жрецом Юпитера, того нельзя было сечь в тот же день розгами; с того, кто входил закованным в цепи в жилище этого жреца, следовало снимать оковы, и жизнь даровалась тому преступнику, который на пути к смертной казни случайно встречал одну из священных дев Весты.
59
Это «колесничное седалище» — передать другими словами его значение нет возможности (ср. Сервий, к Энеиде, 1, 16) — объясняется совершенно просто тем, что только царь имел право ездить по городу, откуда это право впоследствии перешло в торжественных случаях к высшим должностным лицам, и что, пока не существовало никакой высокой трибуны, он чинил суд на комиции или где было ему угодно с колесничного кресла.
60
Вот как описывает Плутарх (Ромул, 23, 24) смерть царя Тация: родственники Тация убили лаврентинских послов; Таций отказал родственникам убитых в удовлетворении; тогда родственники убитых умертвили Тация; Ромул оправдал убийц Тация, потому что одно убийство было отплатой за другое, но в силу божеского приговора, состоявшегося одновременно и над Римом и над Лаврентом, и те и другие убийцы были подвергнуты заслуженному наказанию. В основе этого рассказа заметна тенденция изобразить в виде исторического факта запрещение кровавой мести, точно так же как в основе мифа о Горациях лежит введение права апелляции (provocatio). Некоторые варианты этого рассказа, правда, уклоняются от вышеизложенных подробностей, но они, по-видимому, или перепутаны, или подделаны.