Не менее замечательное различие между торговлей латинов и торговлей этрусков заключается в том, какими путями велись та и другая. О древнейшей торговле этрусков в Адриатическом море мы можем высказать только догадку, что она, вероятно, велась из Спины и Атрии преимущественно с Керкирой. О том, как смело пускались этруски, жившие на западе, в восточные моря и торговали не только с Сицилией, но и с собственно Грецией, уже сказано раньше. О древних сношениях с Аттикой свидетельствуют аттические глиняные сосуды, которые очень часто находятся в позднейших этрусских гробницах и уже в ту эпоху, как было нами замечено, ввозились и для иных целей кроме украшения гробниц; с другой стороны, и в Аттике были предметом спроса тирренские бронзовые светильники и золотые чаши, а в особенности монеты. Серебряные монеты Популонии чеканились по очень древнему образцу, экземпляры которого найдены в Афинах и в окрестностях Познани на том старинном пути, по которому привозили с севера янтарь; это — кусочки серебра с вычеканенною на одной стороне головою Горгоны, а с другой стороны только с квадратными углублением; это была, по-видимому, точно такая же монета, какая чеканилась в Афинах по распоряжению Солона. О том, что этруски вели торговлю с карфагенянами, в особенности с тех пор как эти два народа вступили между собою в морской союз, также было упомянуто ранее; достойно внимания, что в Цере в самых древних гробницах находятся кроме туземной бронзовой и серебряной утвари преимущественно восточные произведения, которые, конечно, могли быть привозимы греческими торговцами, но вероятнее всего доставлялись финикийскими купцами. Впрочем, этой торговле с финикийцами не следует придавать слишком большого значения и в особенности не следует забывать, что как алфавит, так и другие улучшения в местной культуре были занесены в Этрурию греками, а не финикийцами. Совершенно другое направление приняла латинская торговля. Хотя нам редко представляется случай сравнивать, как усваивались эллинские элементы римлянами и как они усваивались этрусками, однако всякий раз как такое сравнение возможно, оно доказывает, что эти два народа были совершенно независимы один от другого. Всего яснее это видно на алфавите: греческий алфавит, который этруски получили от халкидско-дорийских колоний, основанных в Сицилии или в Кампании, имеет некоторые существенные отличия от того, который оттуда же получили латины; стало быть, хотя эти два народа и черпали из одного и того же источника, но в разное время и из разных мест. То же заметно и на отдельных словах: и в римском Pollux и в тускском Pultuke мы находим самостоятельное извращение греческого Polydukes; тускский Utuze, или Uthuze, произошел от Odysseus; римский Ulixes в точности воспроизводит употребительную в Сицилии форму этого имени; точно так и тускский Aivas соответствует древнегреческой форме этого имени, а римский Aiax — производной и конечно так же сицилийской форме; римский Aperta, или Apello, и самнитский Appellun произошли от дорийского Apellon, а тускский Apulu от Apollon. Таким образом, и язык и письменность Лациума свидетельствуют исключительно о том, что латинская торговля велась с куманцами и с сицилийцами; к тому же заключению приводят нас и все другие следы, уцелевшие от той отдаленной эпохи: найденная в Лациуме монета из Посидонии, то, что римляне в случае неурожая закупали хлеб у вольсков, у куманцев, у сицилийцев и конечно, само собой разумеется, также у этрусков, а главным образом связь латинской денежной системы с сицилийской. Как местное дорийско-халкидское название серебряной монеты νόμος и сицилийская мера ἡμίνα перешла в Лациум с тем же значением в виде nummus и hemina, так, наоборот, и италийские названия веса libra, triens, quadrans, sextans, uncia, образовавшиеся в Лациуме для измерения количества меди, заменявшей деньги, вошли уже в III веке от основания Рима в Сицилии в общее употребление как искаженные и гибридные формы λίτρα, τριᾶς, τετρᾶς, ἑξᾶς, οὐγκία. Даже можно сказать, что из всех греческих систем монеты и веса только одна сицилийская была приведена в определенное соотношение с италийской медной системой, так как не только была установлена условная, а может быть и законная ценность серебра, превышающая в двести пятьдесят раз ценность меди, но даже с давних пор в этой пропорции чеканилась в Сиракузах серебряная монета (λίτρα ἀργυρΐου, т. е. «фунт меди на серебро»), соответствовавшая сицилийскому фунту меди (1∕120 аттического таланта, 2∕3 римского фунта). Поэтому не подлежит сомнению, что италийские слитки меди принимались и в Сицилии вместо денег, а этот факт вполне согласуется с тем, что торговля латинов с Сицилией была пассивна, вследствие чего латинские деньги уходили в Сицилию. О некоторых других доказательствах древних торговых сношений между Сицилией и Италией, а именно о перешедших в сицилийский диалект италийских названиях торговой ссуды, тюрьмы и миски и, наоборот, о сицилийских выражениях, перешедших в Италию, уже говорилось раньше. О древних торговых сношениях латинов с халкидскими городами нижней Италии — Кумами и Неаполем — и с фокейцами в Элее и в Массалии также встречаются некоторые отрывочные и менее точные указания. Но что эти сношения были гораздо менее оживленны, чем сношения с сицилийцами, видно из того хорошо известного факта, что все с древних пор проникшие в Лациум греческие слова (достаточно указать на слова Aesculapius, Latona, Aperta, machina) имели дорийскую форму. Если бы торговля с такими искони ионийскими городами, какими были Кумы и фокейские колонии, стояла хотя приблизительно на одном уровне с торговлей, которая велась с сицилийскими дорянами, то ионийские формы заимствованных слов появились бы по меньшей мере рядом с дорийскими; впрочем, доризм рано проник и в эти ионийские колонии, так что их диалект во многом изменился. Итак, все свидетельствует об оживленных торговых сношениях латинов вообще с посещавшими западное море греками и в особенности с теми, которые поселились в Сицилии. Между тем едва ли можно утверждать, что существовали непосредственные торговые сношения с азиатскими финикийцами; что касается сношений финикийцев с поселившимися в Африке, на которые ясно указывают письменные и другие памятники, то их влияние на культуру Лациума имело лишь второстепенное значение; это видно всего лучше из того, что за исключением нескольких местных названий мы не находим в языке латинов никаких указаний на их старинные сношения с народами, говорившими на арамейских наречиях