Обе стороны пошли в наступление.108 Они шли навстречу друг другу в Грецию. Антоний был сильнее; он вооружился до зубов и намеревался довести численность своего войска до 30 легионов. Определенно, у него были более 100 000 человек в боевой готовности и надежда на подкрепление. Октавиан был значительно слабее на суше; на море он все-таки, по всей видимости, был сильнее. Он имел в распоряжении сицилийские и африканские подразделения, кроме того, свой собственный флот под командованием Агриппы. У Антония не было искусного адмирала. Это, впрочем, проявляется в дальнейшем в том, что он желал войны на суше.109 Решения ждали долго. Весной 32 г. до н. э. была объявлена война. Антоний стоял в Малой Азии. Если бы он хотел, то мог бы легко добиться решительного преимущества и дойти до самой Италии. Там он встретил бы Октавиана абсолютно неподготовленным и мог бы нанести ему поражение. И все-таки он пошел в Грецию и обосновался в Patrae (Патрах). Однако вскоре дальнейшее продвижение стало невозможным, Агриппа занял Корфу, таким образом, Октавиан смог перебросить сухопутные войска в Грецию. Он расположился напротив Антония.
Однако решало дело не оружие, а Клеопатра. Вопреки всем правилам этикета она сопровождала Антония в лагерь, следовала за ним как злой дух, полностью управляла им и руководила войной. Планк и Тит,110 Агенобарб и
Сосий,111 самые верные сторонники, в отчаянии оставили Антония, потому что не могли тягаться с Клеопатрой. Она, видимо, хотела, чтобы битва при Актии состоялась только для того, чтобы Антоний потерпел поражение и она могла бы вернуться назад в Египет. Так что и в принятии решения о сражении доминировало ее влияние. К сожалению, все сведения о Клеопатре очень односторонни. [MH. I28] То, что битва произошла на море вопреки совету всех друзей, — результат ее влияния, однако непозволительно приписывать ей мелочное предательство. То, что она как египтянка предпочла флот, очень понятно. Нельзя сомневаться в том, что она действительно надеялась победить при помощи своего египетского флота. Но даже если это было глупостью, то течение сражения еще более непостижимо. Октавиан принял бой на месте, и он обернулся в пользу Агриппы. Но с этим еще ничего не было потеряно. Антонию не нужен был флот, он мог, имея все шансы на успех, полагаться на свои верные сухопутные войска. Клеопатра, само собой разумеется, бежала, и тут же вне всякой логики Антоний последовал за ней.112Он бросил остатки флота и все свое войско. Можно было бы поверить в колдовство. Так сражение было проиграно до того, как Октавиан одержал в нем победу. На этом история Антония, собственно, и заканчивается.
О продолжении войны речи не шло. Сухопутные войска прождали его 7 дней и затем капитулировали, не доводя дело до сражения. Октавиан направился в Египет. Антоний разбил головной отряд Октавиана у Александрии, но это была его последняя победа. Большинство отрядов Антония перешли к Октавиану. Клеопатра пыталась заключить мир для себя ценой отказа от Антония. Он покончил с собой, но и ее план провалился; Октавиана она не околдовала. Когда она догадалась о том, что ее отвезут в Рим, то вместе со своими служанками покончила с собой.113
Нельзя отказать Антонию в известной доле сочувствия. Как добродушный, верный, отважный человек он отличился при Цезаре в первую очередь в политическом и военном отношениях. Но ему было предопределено быть слугой, а не властителем. Во всем его существе было что-то грубое и вульгарное. Он был красивым мужчиной, правда, скорее Геркулесом, нежели Апполоном. Он был малообразован, хвастался этой псевдообразованностью, [MH. I29] и воспользовавшись такой его слабостью, Клеопатра заманила его в свои сети. Речь его, должно быть, была пестрой, это целиком соответствует его натуре. С азиатским красноречием он смешивал Катона и Саллюстия. И с этим также хорошо вяжется отсутствие в нем всякой национальной гордости; никакой другой римлянин не мог бы праздновать свои триумфы на Капитолии в Александрии, никто другой не стал бы делить римские земли между чужаками.114
Было большой удачей, что гражданская война закончилась так, это одна из тех удач, которыми так богат был Рим. Только исключительно подлый Канидий Красе, который умел найти подход к Клеопатре, остался рядом с Антонием.115 Если бы Антоний одержал победу, то победа досталась бы Клеопатре, а Рим был бы уничтожен как государство.116
110
По свидетельству Плутарха (Plut. Ant. 58), они уже в 32 г. перешли на другую сторону и передали Октавиану завещание Антония.
111
Переход на другую сторону Соция не доказан. Он был схвачен при Акцие и помилован: Dio, L, 14, 2; LI, 2, 4.
114
В 1868—1869 гг. Моммзен сказал : Антоний был чувственной натурой, который вместе с тем был умелым солдатом, но он не имел никаких политических убеждений. Бурная молодость и то, что мужчиной он стал во многих битвах своего времени, сформировали этот характер. Этот грубый человек был одарен, но не слишком образован, и потому он был особенно практичным военным, прежде всего — офицером каваллерии. — Тому, что он не смог стать значительным политиком, препятствовал уже недостаток в благородном национальном чувстве, который был причиной большой индифферентности Антония. Он был цезарианцем, но его мотивом был не идеально демократический образ мыслей, а его тщеславие и стремление к власти. Особенно льстило его высокомерию — представлять из себя царя восточного образца, но и это основывалось не на честолюбии, скорее, это было грубой чувственностью и любовью к роскоши, которые он с собой привнес. Это исключительное удовольствие, которое Антоний нашел в жизни восточного властителя, а также его отношение к Клеопатре возбудили в нем желание перенести резиденцию правителя в Александрию. Поэтому он думал о том, чтобы упразднить имперское единство, в случае удачи это решающее политическое событие произошло бы на 300 лет раньше (МК. II).
116
В записанной Л. Шеманом лекции Моммзена от 1872/73 гг. присутствует следующее: Клеопатра (род. в 685 г., т. е. умерла в возрасте 39 лет) была зловещим, демоническим явлением. С одной стороны — сирена, которой не мог противостоять никто, даже диктатор Цезарь, с другой стороны — женщина, которая с пугающей исторической реальностью показывает нам все коварство, которое мифология приписывает этому явлению. Wickert, IV, 344.