Не может быть никакого сомнения в том, что Плавт в данном случае не зависит от греческого оригинала и что буффонадная картина (римского форума — между прочим, очень важная для нас по своим археологическим данным [75] — карикатура современного Плавту Рима.
В комедиях Плавта можно легко найти и много других эпизодов, по которым ясно видна самостоятельность его творчества. Греческими источниками он пользовался как основой, по которой выводил свою собственную прихотливую италийскую ткань, давая этим толчок к развитию национальной латинской комедии — литературной ателлане и тогате, из которых последняя, однако, насколько можно судить по скудным ее фрагментам, не всегда шла по пути, намеченному Плавтом, но в лице некоторых своих представителей брала за образец все-таки новую аттическую комедию и произведения Теренция — "полу-Менандра", по выражению Юлия Цезаря (Светоний, Жизнь Теренция, 5), хотя и переодела действующих лиц в римское платье. По крайней мере, полуироническое, полухвалебное замечание Горация ("Послания", II, 1, 57), что тога Афрания, одного из виднейших авторов комедии тоги, была бы впору Менандру, можно понимать именно в этом смысле.
Оставаясь формально "паллиатистом", Плавт следовал установившейся традиции: не выходить из сюжетов и обстановки греческой комедии. В известном отношении эта традиция была даже очень выгодна и удобна, так как гораздо меньше стесняла его творчество, чем если бы он перенес действие своих комедий с греческой на римскую почву: гораздо удобнее было потешаться над глупыми богатыми стариками, хвастунами-военными и изображать проделки плутоватых рабов, водящих за нос своих господ, раз действие комедий происходило в Греции; в Риме не потерпели бы издевательства над римскими гражданами на сцене [76], не потерпели бы раба, который оказывается умнее римского хозяина; римской публике (по крайней мере ее верхушке) веселее и приятнее было потешаться над греками, чем над своими земляками. Что же касается чуждых Риму времен Плавта обстановки, ситуаций и некоторых действующих лиц, вроде параситов и блестящих, образованных гетер, то все это было вполне понятно римскому зрителю, независимо от того, к какому классу общества он принадлежал: греческие нравы и быт городов Великой Греции были настолько хорошо знакомы римлянам, современникам Плавта, что никакие "греческие" подробности его комедий не могли остаться непонятыми в Риме. К тому же Плавт, как мы видели, любил изображать своих "греков" в смешном, даже неприглядном виде, а это могло только льстить римскому самолюбию.
Таким образом, Плавт вводит в свои комедии такие сцены, каких никак не могло быть в новой аттической комедии.
Но Плавт не ограничивается такими вставными эпизодами, каковы приведенные выше два отрывка из монологов действующих лиц; он примешивает римские элементы к чисто греческой обстановке и, разрушая иллюзию этой обстановки, возвращает своих зрителей в Рим. Так, например, в комедии "Амфитрион" трусливый раб Сосия, выходя ночью из дома своего господина, боится столкнуться с фиванскими кутилами (ст. 154):
Но тут же греческая обстановка меняется на римскую: в следующем же стихе оказывается, что Сосия боится главным образом не греческих кутил, а римской городской стражи:
В комедии "Псевдол" во время перебранки между сводником Баллионом, молодым Калидором и рабом его Псевдолом неожиданно упоминается чисто римская подробность — отпущение раба на волю перед претором (ст. 358) ; в той же комедии говорится о диктаторе "для аттических Афин" (ст. 415 сл.), Калидор жалуется на римский закон (закон Плетория), не дающий ему возможности занять денег (ст. 303 сл.). Подобных вплетений римских бытовых, юридических, военных и других подробностей в греческую обстановку комедий у Плавта сколько угодно. В комедии "Бакхиды" (ст. 1075) встречается квестор, которому как заведующему римским казначейством раб Хрисал собирается продать свою добычу; в комедии "Близнецы" (ст. 590) упоминаются заведовавшие римскими рынками эдилы; в комедиях "Ослы" (ст. 871), "Казина" (ст. 536), "Эпидик" (ст. 189) — сенат и т. д. Но не только такие, большею частью буффонадные, подробности римской жизни вводит в свои комедии Плавт. Во многих сценах имеется гораздо более существенное изображение римского быта (ср., например, рассказ Сосии о подвигах Амфитриона в стт. 186 слл. комедии "Амфитрион", где этот полководец представлен настоящим римским главнокомандующим); вводятся рассуждения в духе римской официальной морали ("Амфитрион", 645 сл. и 839-842, где Алкмена рассуждает совершенно как римская матрона). В комедиях Плавта мы на каждом шагу сталкиваемся с жизнью современного ему Рима и с его интересами, тесно связанными, как это совершенно естественно, с развитием римской мощи. В этом отношении очень характерна комедия "Пуниец", поставленная впервые на сцену, по всей вероятности, по окончании второй Пунической войны. Хотя знакомство с Великой Грецией началось у римлян задолго до столкновения с Карфагеном, Пунические войны еще больше расширили их кругозор и знакомство с соседними народами. Поэтому вполне понятно, что Плавт решился вывести в своей комедии "пунийца", придав ему забавные и смешные черты. Доказательством хорошего знакомства римлян с их заморскими соперниками служит в этой комедии то, что выведенный Плавтом карфагенянин, носящий прекрасно известное римлянам имя полководца Ганнона, говорит не только на латинском, но и на родном своем языке.
75
См. книгу: Архитектура античного мира. Сост. В. П. Зубов и Ф. А. Петровский. М., 1940, стр. 440 сл.
76
Упоминание сената, в котором должен был заседать грек Деменет, на самом деле кутящий вместе с сыном, никого из настоящих сенаторов, разумеется, оскорбить не могло (ст. 871 комедии «Asinaria»).
77
См. статью: акад. М. М. Покровский. О литературных приемах, стиле и стихосложении Плавта (Тит Макций Плавт. Избранные комедии, т. II, стр. XXXI).