Андроник старший был слишком далек от соединения с римскою Церковью. Поэтому при его жизни никто не осмеливался поднимать вопрос о соединении Церквей. После же смерти его он был возобновлен. В 1333 г. от папы Иоанна XXII явились в Византию послами два латинских епископа для рассуждения о предметах спорных. Патриарх Иоанн Калека, который и сам не отличался даром слова да и о большей части епископов своих знал, как о людях неученых, призвал к себе Никифора Григору, хотя тот был мирянин, как человека ученого и красноречивого, и советовал ему войти в состязание с латинянами. Григора поначалу советовал ограничиться молчанием, но после раздумал и по этому поводу говорил в собрании избранных епископов речь, в которой высказал, что не всякому следует дозволять входить в прения с итальянцами, — что при состязании непременно нужно предполагать себе известную цель, — что следует быть в этом случае судьям, и это преимущество принадлежит грекам, — что спорные вопросы вероучения должны быть решаемы общим голосом предстоятелей Церкви, — что при рассуждении о Боге никак не следует допускать силлогистического метода доказывания, — что из самых свидетельств отеческих следует выбирать лишь особенно ясные, — что состязание в настоящее время ни к чему не поведет, так как еще недавно рассуждали об этих вопросах, и определенного древними отцами навсегда не следует подвергать новому обсуждению и т. д. С словами Григоры согласились ученейшие епископы, а за ними и другие. Таким образом греки уклонились от вызова, сделанного латинянами[34].
Спустя 7 лет после того тот же Варлаам, возвратившись в Фессалонику из Авиньона, где был с тайным поручением от императора к папе[35], поднял большие смуты в греческой Церкви, которые принесли Григоре много огорчений. Варлаам, встретившись с греческими монахами, которые говорили о себе, что они телесными очами видят божественный свет, виденный апостолами на Фаворе, осудил их в ереси мессалиан и омфалопсихов. Их сторону принял знаменитый тогда Григорий Палама, причисленный впоследствии Церковью к лику святых. Под его защитою монахи твердо отстаивали свои слова, что свет, который облистал учеников Христовых на Фаворе, есть и несотворенный и в то же время видимый для глаза. В свою очередь Варлаам настаивал, что они своим мнением вводят двубожие — διθεἴαν. Император Андроник для прекращения распри решил созвать Собор, — и вот в 1341 г. в июне месяце собрались в софийском храме ученейшие из византийцев[36]. Григора, несмотря на множество приглашений, не мог явиться на Собор по причине сильнейшей головной боли, о чем император, говоривший на Соборе речь, замечает сам Григора, очень жалел[37]. На третий или на четвертый день после Собора император, почувствовав себя очень дурно, посылал спросить Григору, благоприятствует ли его выздоровлению положение звезд или нет, но, не дождавшись ответа, впал в летаргию и умер 15 июня 1341 г. На третий день Григора, едва оправившийся от болезни, явился во дворец и по совету патриарха и вельмож сказал в честь почившего императора речь[38].
После этого византийцы занялись междоусобной войной, а Церковь продолжала терпеть от смут, поднятых Варлаамом. По удалении его в Италию[39] принял на себя защищение его дела некто Григорий Акиндин[40], и, хотя сразу почти по смерти Андроника младшего был осужден тем же соборным определением, каким и Варлаам, тем не менее продолжал обвинять Паламу. Григора, которого мирные советы не встречали себе сочувствия, удалился от придворного шума, стал жить уединенно и долго удерживался от всяких споров.
Между тем прибыл в Константинополь из Галлии один астролог и предсказал во дворце счастливый исход войны[41]. Григора, приглашенный императрицей во дворец и спрошенный о том, что он думает об этом предсказании, отвечал, что оно не имеет никакого основания. Императрица, расположенная к своему земляку, осталась очень недовольна ответом Григоры и решилась ему отомстить; впрочем, тогда и виду не показала, что она недовольна. Григора же, возвратившись домой, опять предался уединению.
Между тем в 1345 г. п. Иоанн составил Собор, осудил Паламу, а прежнее свое определение против Варлаама и Акиндина отменил. Но Акиндин недолго торжествовал. В 1346 г. Палама вошел по-прежнему в милость государыни и, сколько по ее настоянию, столько же и по собственной ревности, постоянно писал сильные сочинения против патриарха и акиндиниан. Тогда Акиндин начал просить Григору, чтобы он принялся за опровержение Паламы. Неизвестно, имела ли действие его просьба, но то верно, что Григора принялся писать против Паламы по следующему, очень сильному для него побуждению. Императрица Анна, примирившись с Паламою, позвала к себе Григору в тех видах, что если он согласится с нею в отношении к Паламе, то она забудет старый гнев, если же нет, объявит Григоре открытую вражду[42]. Григора остался верен себе, и разгневанная императрица потребовала от него, чтобы он тотчас письменно изложил свое мнение. С сих-то пор Григора принялся и говорить и писать против Паламы и согласных с ним, за что, быть может, был бы и сослан, если бы не взял Византии Кантакузин. Пред тем императрица Анна, собрав во дворец епископов, державших сторону Паламы, лишила Иоанна Калеку патриаршества. Но с наступлением ночи Константинополь был взят Кантакузином[43].
37
Что тогда сделано было на Соборе, определенно неизвестно; потому что писатели того века рассказывают дело различно. Кантакузин говорит, что побежденный Варлаам просил прощения и одобрил учение Паламы. Патриарх Иоанн (ap. L. Allat. de Eccl. Occ. et. Or. p. cons, 1.2, c. 17), — что на Соборе был поднят вопрос о двух только предметах, именно — фаворском свете и молитве. Григора наконец, — что вопрос был об одной лишь молитве; а рассмотрение других предметов отложено было до другого времени.
39
Григора и Кантакузин согласно говорят, что Варлаам, недовольный, возвратился в Италию опять к латинским догматам и законоположениям.