31. Даже злочестивый Арий, хотя и назвал кощунственно Божьего Сына и Слово тварью и низшим Богом, не доходил, однако, до такого бесстыдства и младенческого косноязычия, чтобы назвать Его бессущностным видимым божеством, ибо называть что-либо из сущего бессущностным видимым не соответствует ни божественной, ни человеческой науке и не несет в себе никакого смысла. Пусть он и называл Бога тварным, но не осмеливался сказать, что Он видим. Ибо для Ария, провозглашавшего Сына Божьего высшим по сравнению с ангельскими сущностями, было невозможно, в то время как ангелы невидимы, учить, что Он был видимым. Палама же дерзнул рассуждать о том, что не может быть предметом рассуждения,
и изблевал невразумительные и совершенно несогласные [с Писанием учения, действуя] не в духе поэтической свободы внешних, но по своему невежественному паламитскому самомнению. Ибо столь чудовищная нелепость до сего дня никому из внешних философов никогда на ум не приходила, и даже из варваров никто не додумался до такой глупости!
Так что и нам здесь остается молча гнушаться этими [его бреднями] и избегать того, чтобы слушать речи, исполненые безумия и злочестия.
32. Итак, о том, что единственный несотворенный свет есть единое и блаженное триипостасное Божество, создавшее все, что после Него, Которое никто из не видел и видеть не может[2264], а все, что после Него — тварно; и что святые называют и плоть Господню, и свет, осиявший некогда на горе Фавор Его лицо, видимым богоявлением, но не несотворенными божествами; и что единое несотворенное божество было посредством света и плоти явлено не вполне, а лишь отчасти[2265]; и что учение о том, будто нетварная божественная сущность, видеть которую не моіут и ангельские силы, сама по себе видима человеческими очами, принадлежит не кому иному, как манихеям и мессалианам, ставшим старейшими предводителями всех ересей, — обо всем этом уже сказано и в дальнейшем будет сказано еще яснее.
33. Ибо скверну этой запутанной ереси первым выносил и родил Мани[2266], глава манихеев; мессалиане оказали родовспоможение, а тирания иконоборцев впоследствии вывела ее в свет. Паламитская же клика, получившая ныне преобладание в результате еще большего упадка благочестия, при поддержке прежней государственной власти сумела раздуть пламя греха до самых небес.
Поэтому оттуда нужно нам вести нить нашей речи, чтобы наш рассказ получил еще более совершенную окраску; ибо я не заметил, как оказался увлечен течением ревности, не терпя молча проходить мимо, когда клевещут на великих и божественных светочей церкви — Григория и Дионисия.
34. Посему и рассказ об этом, требующий более глубокого исследования, я пока изложил лишь вкратце, чтобы только выказать усердие, сочтя за лучшее основную часть отложить на потом. Теперь же я возвращаюсь к прерванному повествованию, повинуясь и тут этим учителям, советующим столь скверные словесные новшества и пустой вздор откладывать в сторону и оставлять [их рассмотрение] тем, кто располагает досугом. Ибо движущим [началом всего этого], — говорит [Григорий Богослов], — является некая ничем не сдерживаемая горячность без разума и науки, и неуправляемое плавание [по морю] верыт\ так как им отнюдь не свойственно руководствоваться правилами науки.
35. Моей же целью и душевным желанием было, по указанным выше причинам, выступить, по мере возможности, в защиту мудрого Феодора [Начертанного], свидетеля истины, ныне явно оклеветываемого паламитами, как прежде — иконоборцами, которым он оказывал надлежащее сопротивление вплоть до смерти, тело свое предав ради Христа на всевозможные мучения, а философский и искусный язык вооружив на противные [благочестию] догматы, коим и я сегодня, полагаясь на оружие его слов, противостою и буду противостоять, и не премину, насколько это для меня возможно, возобновить его борьбу за истину против дерзающих возобновлять сегодня ту прежнюю ересь.
36. Подобно наиболее осмотрительным врачам, пытающимся справиться с ненормальными отклонениями от здорового состояния тел, и я, покуда язык мой силен с Божьей [2267]
помощью, а время дает мне пору цветения, так что я надеюсь еще иметь способность рассуждения, буду стараться обуздать и умерить разнузданность и непостоянство мысли и речей противников, чтобы живая сила благочестия как-нибудь не претерпела, подобно цветку на луіу и розе в саду, несправедливого преждевременного увядания от обрушивающейся на нее с разных сторон бури нечестия.
2265
Nicephorus I Constantinopolitanus, Refutatio et eversio definitionis syn-odalis anni 815,46.15–20, в: Nicephori Patriarchae Constantinopolitani Refuta-tio et Eversio Definitionis Synodalis Anni 815, ed. J. M. Featherstone (Turnhout, 1997) (Corpus Christianorum, Series Graeca, 33), pp. 3-335 (TLG 3086 012).