Прибавь к этому, если угодно, и то, что видимое переходит в невидимое, и подвластное времени — во вневременное, и твар-ное — в нетварное, и так далее. Но никто не изображает смертность или преображение само по себе, ведь оно никогда не будет рассматриваться само в себе, без тела, потому что белизна или чернота не может существовать без субъекта[2291].
51. Так что не преложился оный образ в природу Божества, как этот [Евсевий] думает — ведь этому и невозможно случиться, как уже и прежде было сказано, — и сама истина на основании тщательно рассмотренных [фактов] свидетельствует о природе вещей и об истинности, неповрежденности и безупречности наших догматов[2292].
«Но Он преобразился, — говорит [Евсевий], — и обессмертился, и стал нетленным и нетварным». Тогда [я спрошу его]: преобразившееся и обессмертившееся осталось телом или нет? Если осталось, то речь Евсевия выглядит вздорной, и у нас нет никаких проблем; если же не осталось, то и не преобразилось, и в бессмертие и нетленность не облеклось, за отсутствием того, в чем эти [свойства] будут созерцаться. Но такое и мыслить — нелепо, а лучше сказать — невозможно[2293].
52. И еще:
Превознося вследствие способа преображения рабский образ [Христа] больше, чем приличествовало бы, и воздавая ему честь, которой и Христос не воздавал, [Евсевий] начав с преложения, идет дальше и про сам [телесный] образ и вид [Господа] говорит, что они исчезли и преложились в божество, так что в последующих [словах] он еще яснее выражает свои взгляды и, двигаясь по нарастающей, от [утверждения, что Христос] совлек с Себя смертность и смыл тленность, переходит к [утверждению, что Он] преобразовался в Божию славу[2294].
Но о том, что «тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному — в бессмертие»[2295], учит нас великий апостол;
а чтобы телу облечься в бестелесность или тварному стать не-тварным, или ограниченному превратиться в неограниченное — о таком мы еще не слышали до сего дня[2296].
53. Но вернемся назад и рассмотрим, чем может быть этот свет. Ибо чем он является — этого благородный [Евсевий] теперь еще ясно не показал, но лишь прибавил, что он «приличествует Богу-Слову»; а позже он скажет это ясно. Однако давайте сопоставим это с тем, что он говорит сейчас. Итак, что же это? Некая ли сущность и воипостасное[2297], «самостоятельно существующее и не требующее иного для существования»? Или это качество, бестелесное и не обладающее сущностью, имеющее бытие в чем-то другом и не само по себе рассматриваемое? Но если это сущность, то не ангельская ли? Потому что и ангел — свет и сияние, и отражение первого и высшего Света[2298]. Но такого он не мог бы сказать, ибо тогда не избежал бы обвинения со стороны изображений [ангелов] и Писания. Ибо нерушимые свидетельства предоставляют священные речения, когда учат [нас], что Бог иное заповедал[2299] [2300], и Моисей, приняв заповедь, сделал [изваяния] оных херувимов1040, хотя бы этот [Евсевий] и отвергал божественные словеса.
54. Если же это божественная сущность, то как она вошла в этот свет? Если считать, что она вошла сама по себе, будучи в особой ипостаси и как бы отделенной наподобие иного специфического лица, отличающегося сходством со Словом, и при том ни с одной из умосозерцаемых в Троице ипостасей не совпадая и не соединяясь, то Троица у него очевидно получится четверицей. И смотрите, как щедр на сущность Божию Евсевий, охотно умножающий ипостасные [признаки], не подлежащие ни умножению, ни умалению и вовсе не допускающие никакого изъятия или прибавления. А если она вошла в ипостась Слова, слившись с ней и как бы объединившись в одно существо[2301], то он с еще большей благожелательностью дает дополнение и приращение ипостаси Самого Слова, которая по природе не является другой по отношению к сущности Отца, а отличается только характерной особенностью рожденности[2302].
55. Таковы, значит, глупости и нелепости, обнаруживающиеся в его основных положениях, если он говорит, что оный свет есть неизреченная сущность. Прочее же нет нужды исследовать. Что с того, если он называет его качеством, бестелесным и не обладающим сущностью, как бы истечением и отблеском некоей сущности, в которую преложился оный образ? Ибо ничуть не меньшим становится нелепое и крайнее оскорбление, нанесенное божественному телу, так как искажается логос бытия и тем самым вводится несуществующее [тело Христово]. Да и невозможно, чтобы качество, каким бы оно ни было, проявилось само по себе, без носителя, хотя бы кто и называл его сущностным, так как оно возводится к части сущности. Как, например, разумность[2303] не может существовать без субъекта, которым является живое существо[2304], если прежде не предположить чувственную одушевленную сущность[2305].
2294
«в сущности»» (см.: Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский, Собрание творений в 2-х томах (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994), т. 1, с. 403). В патриотическом словаре Лэмпа читаем: «Опоотрра = vnôoxaoiç in sense of substance», причем именно это место из Григория Богослова приведено в качестве примера употребеления в таком значении. Также и в латинском переводе из Патрологии Миня: «in substantia et essentia». Мы воздержались от слова «ипостась», т. к. по-русски оно имеет слишком персоналистическое звучание.
2296
Maximus Confessor, Capita Theologiae et oeconomicae, 1, 7, в: PG, vol. 90, col. 118 °C
2298
Cp.: Joannes Chrysostomus, Homilia de capto Eutropio [Dub.], в: PG, vol. 52, col. 404D.
2300
Tomus synodicus III contra barlaamitas et acindynianos, в: PG, vol. 151, col. 753D-754B.
2302
Maximus Confessor, Capita Theologiae et oeconomicae, 1, 7, в: PG, vol. 90, col. 118 °C.
2305
Proclus, lnstitutio theologica, 24.1-11, в: Proclus, The elements of theology, ed. E. R. Dodds (Oxford, 1963; repr. 1977), p. 2–184 (TLG 4036 005).