4. Поэтому я решил, что нужно посмотреть, не собирается ли Палама испытывать меня, замечу ли я, что он шутит и решительно противоречит сам себе, как если бы принесший присягу [говорить правду в суде] тут же сказал: «Что я выдвигаю и хочу сказать, то именно я не хочу говорить, и с какими еретиками обещаюсь не быть согласным, с теми явно пребываю в согласии, настолько от них отстоя, наксколько превосхожу их во зле. Ибо, поскольку злоба честолюбива, я сделал немалое прибавление к их богохульствам, чтобы тем самым сделать себе громкое имя, так как я слышал, что знаменитым делают не только свершения, но и злоба, побеждающая славу [прежних] негодяев».
5. Он настолько непостоянен, ненадежен и неустойчив по причине своего невежества, что ни мыслей своих не может высказать, ни осмыслить то, что говорит, но и богохульников, с которыми он имеет общую веру, думает отвергать, а кого отвергает, с теми думает иметь общую веру, и тех и других думает поносить, и с теми и другими соглашаться. И я не знаю, какое из зол он более прочих отвергает и с каким мирится более прочих, ибо все, что им сказано, исполнено нечестия, и все, что он знает, полно мрака. А что до постоянства и непостоянства, то у этого человека невозможно сколько-нибудь определенно обнаружить ни какое-либо одно [из обоих качеств], ни что-то среднее, ни оба.
6. Таким образом этот благородный муж превратил себя во что-то нелепое и чудовищное. Ибо из-за своего единомыслия с иконоборцами он охотно заключает с ними мир, а из боязни еще при жизни подпасть под те же анафемы, что и они, он решает иногда кое-что изменять [в их учении], но не к лучшему, а к гораздо худшему. Так, с тем, что они богохульственно говорили об оном свете, утверждая преложение тела Христова в нетварное, он и сам соглашается, [7] а что они считали [этот свет] отнюдь не обладающим природой, то это он дерзко прибавил [от себя, утверждая, что] тот свет был вторым, низшим, бессущностным и одновременно нетварным божеством. Итак, в том, в чем он с ними согласен, он ничуть от них не отстает, а в том, что они не дерзнули сказать, он их превзошел, сам сказав это.
Я хотел бы спросить его, возможно ли, чтобы человек, который почитает высказывания иконоборцев, сам не был иконоборцем? Ибо это было бы то же самое, как если бы кто говорил, что кифареды существуют, а кифары нет; или что небесные звезды есть, а неба нет; или что земные вещи существуют, а земли вовсе нет.
Что скажешь, человек? Ибо ты даешь нам повод думать одно из двух: то ли сам ты беснуешься, то ли всех считаешь беснующимися. Но дело в тебе, а не в нас. Как, когда пьяный всякого встречного видит не одним, а двоящимся, дело не в тех, кого он видит, а в нем самом, видящем неверно, поскольку все они по отдельности были в единственном числе.
8. Ведь он намеревался разъяснить то, о чем, по его собственным словам спрашивали архиереи и книжники, то есть представить святых, которые говорят, что явившийся во время преображения Господня свет был нетварным, но не сущностью Божией, а бессущностным и безыпостасным. А он, словно забывшись, мимо того, что является предметом исследования и более всего оспаривается и что стало поводом к всецелому разрушению догматов, проходит молча; а в чем нет никакого сомнения и против чего и сам родитель всякого зла, дьявол, не посмел бы возражать, тому он приводит свидетельства в подтверждение, чтобы казаться говорящим хоть что-то.
9. Ибо кто из избравших жить благочестиво когда-либо сказал, или говорит, или мог бы сказать, что он «был в реальности и сущности Божией», и природу Его или видел, или объявил, слыша, как все кричат об одном и том же: не только пророки, но и гораздо ближайшие к нам [по времени] учителя, которые, среди прочего, говорят: если кто познал Бога, и засвидетельствовано, что он познал, то познал [он Его] настолько, насколько по сравнению с другим, не столь просвещенным, он кажется более световидным; и такое превосходство признано совершенным не в действительности, а в сравнении с силами ближнего[2320].
10. Палама же, который хоть и борется с истиной, но не может ей противоречить и, не имея, куда убежать, сразу же ищет лабиринтообразные норы и не может понять, что это само по себе разоблачает его больше всего, как не имеющего никаких оправданий своим прегрешениям [против веры]. Ибо говорить о том, что и так ясно и о чем никто не спрашивал, и молчать о том, о чем он без принуждения с чьей-либо стороны вознамерился и обещал говорить, подобно тому, как если бы кто, выйдя на трибуну, обещал говорить о том, что есть человек, хотя это и так всем известно, а затем, начав, обнаружил бы, что ему нечего сказать о том, что есть человек, и, собрав в кучу все, чем человек не является, стал бы выражаться отрицательно, как то: «человек не есть бык, конь, лебедь, ворона и все, что живет в водах моря».