Зимою 1514 года цесарский посол (Шнитценпайнер) прямо от тевтонского магистра Альбрехта прибыл в Москву, где именем императора заключил с великим князем формальный договор о союзе против польского короля. С договорной грамотой он отправился в Германию в сопровождении московских послов, и Максимилиан присягой подтвердил договор. А летом того же года Василий Иванович в третий раз подступил к Смоленску. На этот раз москвитяне выставили большое количество пушек и пищалей, которыми принялись громить город неустанно; в то же время делали частые приступы. Смоленский воевода Юрий Соллогуб продолжал мужественно обороняться и отбил несколько приступов. Наконец разрушение и пожары, произведенные в городе московскими ядрами, привели жителей в уныние, и они начали требовать сдачи. (Есть известие, что Глинский вошел с ними в тайные переговоры.) Тщетно Соллогуб говорил, что сам король вскоре явится на выручку города; русские граждане и духовенство, с владыкой Варсонофием во главе, ударили челом великому князю, чтобы он унял свой меч, и отворили ему ворота. 31 июля, по распоряжению Василия, Даниил Щеня вступил в город, привел его жителей к присяге на верность своему государю и сменил литовский гарнизон московским. На следующий день сам великий князь со своими братьями и боярами торжественно въехал в Смоленск, встреченный на посаде народом и духовенством с иконами и крестами. В соборном Успенском храме пели благодарственный молебен, после которого протодьякон с амвона велегласно провозгласил многолетие великому князю, повторенное епископом со всем освященным собором и певчими на обоих клиросах. Епископ благословил государя крестом и сказал: «Божией милостию радуйся, преславный царю Василий, великий князь, всея Руси самодержец на своей отчине и дедине града Смоленска, на многие лета!» После того подходили к Василию с тем же поздравлением его братья, бояре, воеводы и прочие московские люди, а также местные бояре и граждане. Смольняне обнимались с москвичами и друг с другом, радуясь своему освобождению от Литвы, под которой находились более ста лет. Было общее ликование. Отслушав литургию и побывав на древнекняжеском дворе, великий князь воротился в свой стан. Сюда призывал он смоленских бояр, лучших граждан и детей боярских, угощал их обедом, оделял соболями, бархатом, аксамитом, камками, деньгами. Те западнорусские служилые люди, которые остались и вступили в службу московскую, получили награды по два рубля и по сукну на платье, а которые не захотели остаться, получили по рублю и отпущены в Литву. Юрий Соллогуб пожелал воротиться к своему королю и был отпущен; но в Польше его судили как изменника и отрубили ему голову. Вообще Василий Иванович обошелся с смольнянами очень милостиво, совсем не так, как с псковичами. Не было ни вывода, ни отобрания имущества. В Москву переселялись только желающие, и тем давали при этом вспоможение. Особой жалованной грамотой Василий подтвердил за духовенством, боярами и прочими смоленскими людьми их земли и владения, а также те льготные судебные и гражданские уставы, которые даны были смольнянам великими князьями Литовскими, причем освободил их от ежегодной сторублевой дани, взимавшейся с города прежними государями[5].
Спустя несколько дней по занятии Смоленска, Василий Иванович отправил воевод для отобрания других городов Смоленской земли. Князь города Мстиславля сам передался москвитянам и оставлен в своем Мстиславском уделе. Жители Кричева и Дубровны также добровольно присягнули на московское подданство. Меж тем Сигизмунд, шедший с польско-литовским войском и наемными отрядами чехов, немцев, венгров и прочими на выручку Смоленска, достиг Минска, когда узнал о взятии этого города. Василий отрядил навстречу неприятелю Глинского, двух братьев Булгаковых, Челяднина и некоторых других воевод. Москвитяне стояли под Друцком, а король подвинулся к Борисову, когда обнаружилась измена Глинского. Великий князь, конечно, не для того возвратил России Смоленск, чтобы создавать из него особое княжение для литовского выходца; а этот честолюбец, обманувшись в своих расчетах, задумал изменить Василию и вновь перейти в Литву, о чем и завел тайные переговоры с Сигизмундом. Король был рад отнять у своего противника такого энергичного и сведущего в военном деле помощника и обещал Глинскому разные милости. Но во время их взаимных пересылок один королевский посланец попался в руки москвитян; найденные у него грамоты обнаружили все дело; а по другим известиям, собственный слуга Глинского донес о его бегстве в королевский стан. Князь Михаил Булгаков-Голица тотчас поскакал с конным отрядом в объезд, опередил беглеца и устроил ему засаду. Глинский и его люди попали на эту засаду и были схвачены. Василий велел его заключить в оковы и отослал в Москву. Хотя изменнику не удалось уйти в неприятельский лагерь, однако измена его не замедлила отразиться на перемене военного счастья. Очевидно, он успел раскрыть врагу наши слабые стороны и приглашал его к решительным действиям. Король двинул свое войско с берегов Березины к Днепру, поручив главное начальство великому литовскому гетману князю Константину Острожскому. Теснимые им, московские отряды отступили на левый берег Днепра и остановились против Орши. Сюда приспели и другие московские полки. Если верить хвастливым польским известиям, число московской рати будто бы достигало 80 000 человек, тогда как неприятелей было 35 000.
5
Памятники дипл. снош. в Сборнике Истор. об-ва. Т. XXXV, № 85. О задержании Елены и ее отравлении см. с. 523 и 524 в речах московских бояр королевским послам при переговорах 1517 г. О задержании Елены, кроме того, в Актах Зап. России. II. № 80. Что именно Глинский составил запись об отравлении ее — о том есть прямое указание в «Описи царского архива» (Акты Археогр. эксп. № 289), где сказано: «Да запись, что дал князь Михайло Глинский о королеве и великой княгине Олене, как ей зелье давал Сопегин человек». В указанном выше дипломатическом акте отравителями Елены, кроме ее ключника Митьки Иванова, названы Гетофт Волынец и Мишка Федоров «Ивашкин человек Сопегин». В Никонов., Воскресен. и у Татищева под 1513 г. есть известие о заключении Елены литовскими панами в Бершт(ан)ы, с прибавлением следующего: «А королевы Елены в той нужи и в животе не стало. Бог весть которыми делы!» Литовские посольские речи о пограничных обидах и Михаиле Глинском в Актах Зап. России. И. № 49, 57 и 80. Грамота Елены, относящаяся к ее хозяйственным распоряжениям, ibid. № 81. О договоре Сигизмунда с Менгли-Гиреем и обязательстве платить хану по 15 000 червонных злотых говорит Стрыйковский кн. XXIII. Раздел 6. О нападении сыновей Менгли-Гирея на московские украйны лет.: Софийс., Воскр., Никон. О стараниях Максимилиана составить коалицию против Польши после брака Сигизмунда с Варварой Запольской см. исслед. проф. Бацера «Сношения России с Германией в XV и XVI веках» (ЖМНПр. 1870 г. Март), со ссылками главным образом на Acta Tomiciana. Ed. Dzialynski. T. I, II и III. Эти акты, между прочим, говорят, что Максимилиан в 1513 г. отправил морем из Любека в Москву «отряды пехоты, орудия и несколько итальянцев и немцев опытных в осаде крепостей», а саксонский подданный Шлейниц, агент Глинского, вербовал для России солдат в Германии, Силезии, Богемии и отправлял их через польские и прусские владения (т. II. № 143, 178–181). О приезде в Москву цесарского посла Шнитценпайнера и «докончальных грамотах» упоминают лет. Воскр. и Никонов. А самые грамоты напечатаны в СГГ и Д. V. № 66 и 67. В немецком переводе договорной грамоты слово «царь» везде передано словом Kayser. Этот перевод снабжен собственной подписью Максимилиана и золотой печатью. Об участии Глинского в падении Смоленска и обещании ему Смоленского княжения говорят Герберштейн и Стрыйковский. Немецкое известие, сообщенное прусскому Великому магистру, прибавляет, будто Глинский, извещая Василия о сдаче города, сказал: «Я тебе дарю давно желанный тобою Смоленск; что ты подаришь мне?» — «Княжество в Литве», — отвечал Василий. Supplem. ad. Hist. К. Mon. № CXLVI. Ibid. см. грамоты прусс, магистра к разным владетелям относительно московско-польской войны CXLHI и далее. Жалованная грамота Василия III смольнянам в СГГ и Д. I. № 148. Вот некоторые смоленские уставы и льготы по этой грамоте: «А кто изымав приведет татя с поличным к нашим наместникам, и поличное отдати назад истцу, а наместником нашим в то у них не вступатися. Также нашим наместникам и всем урядникам Смоленские земли корчем не держати; а неделыцикам наместничим имати хоженое с рубля рижскаго по два гроша. С которого товару имали весчаго с воску и с меду и с соли и с иного товару; тем есми
их пожаловал мещанам и черным людям то весчее имати на себя. А боярам мещан и черных людей в закладни не принимати, а мещанам и черным людям под наши гонцы (а также под наместничьи) подвод не давати, а держати подводы нашим ямщикам, и посте давати от подвод потомуж как и в наших землях. А езу давати им довотчику на милю по грошу, а на правду пдвое. А чрез поруку людей в железа не ковати и в тюрьму не метати. А сокольничий наш и наместника с мясников на посаде, который убьет, с яловицы по грошу. А конюшие с конского стада и с животиннаго на лето емлют по 12 грошей. А от ябедников мещан и черных людей беречи. А мировая куница и свадебная имати по шти грошей; а со вдовы имати потомуж, которая пойдет замуж».