Великий князь, однако, не одобрил поведение своих первых двух наместников во Пскове. В следующем, 1511 году он сменил их; а на их место назначил уже знакомого псковичам князя Петра Великого и князя Семена Курбского. Местный летописец замечает, что эти наместники были добрые, и при них начали возвращаться на родину те псковичи, которые разбежались было от насилия их предшественников. Великий и Курбский оставались в Пскове четыре года. Вообще, наместники здесь менялись довольно часто; но один из двух назначенных сюда дьяков, Мисюрь Мунехин, заведовавший приказными делами, оставался неизменно до самой своей смерти (1528 г.). Пользуясь доверием великого князя и умея поминками задабривать его приближенных, этот опытный, умный дьяк сосредоточил в своих руках почти все управление вновь присоединенной области, то есть ее дела гражданские и церковные, руководил ее внешними отношениями к соседям-немцам и постройкой новых укреплений в Пскове. Мунехин явился здесь самым видным проводником московской государственности и московских обычаев. Между прочим, любопытны его отношения к сфере церковной.
Верстах в пятидесяти от Пскова, почти на самом рубеже с Ливонией, незадолго до того времени возникла небольшая обитель с двумя храмами, одним пещерным во имя Успения Богородицы, другим нагорным во имя преподобных Антония и Феодосия — очевидно, в подражание монастырю Киево-Печерскому. Во время предыдущей Ливонской войны она подверглась разорению. Дьяк Мисюрь вместе со своим подьячим Ортюшою-псковитином излюбили это место, начали посещать его в богородичные праздники в сопровождении многих людей, одели и кормили братию. Это привлекло и других богомольцев; слава обители росла вместе с молвой о совершавшихся в ней исцелениях. Мисюрь на собственное иждивение раскопал гору; возвел при старой пещере новый храм и братские кельи; возил по большим праздникам отсюда великому князю просвиры и святую воду и, таким образом, сделал эту обитель известной и чтимой в самой Москве. Возобновленный им и устроенный Псково-Печерский монастырь явился потом не только одной из главных святынь Псковской земли, но и важным оплотом ее от литвы и ливонских немцев, благодаря своим крепким каменным стенам с башнями. Далее, Василий Иванович, по-видимому, имел намерение осуществить давнее стремление псковичей к самостоятельной епархии, то есть к церковному отделению от Новгорода: теперь обе общины были присоединены к Москве, и она могла бы беспрепятственно произвести это отделение. Когда в 1528 году новгородский владыка Макарий приехал в Псков на обычный месячный подъезд, тут неожиданно для него дьяк Мунехин показал ему великокняжескую грамоту, по которой ему дозволялось оставаться в Пскове не целый месяц, а только десять дней. Вероятно, эта мера должна была служить переходом к отделению псковской епархии от новогородской. Однако дальнейших мер не последовало, и прежнее положение удержалось еще на целых шестьдесят лет. Но именно в том же 1528 году умер скоропостижно дьяк Мунехин и погребен в помянутом Печерском монастыре. Может быть, с его-то смертью и пришла в забвение мысль об основании псковской епархии. После его смерти, по приказу великого князя, производился какой-то розыск об его «животах», то есть о его имуществе, причем близкий Мунехину человек, подьячий Ортюша, подвергся пытке. По-видимому, дело это возникло по жалобе племянников Мунехина, обманувшихся в надежде получить от него большое наследство. У него найдены были только записи, кому и сколько денег он роздал на Москве (или в долг, или в поминок), боярам, дьякам и детям боярским. Великий князь велел все эти деньги взыскать в собственную казну. Летописец иронически замечает, что после Мисюря дьяки часто менялись и были они «мудры, а земля пуста, и начала казна великого князя во Пскове множиться, а из дьяков ни один не съехал по здорову в Москву, все воевали друг на друга». В псковских городах московские наместники утесняли и разоряли граждан, в особенности «подметом и поклепом», то есть привлекая их к суду с помощью ложно взводимых преступлений.
Так окончила свое почти двухсотлетнее самобытное существование псковская община. Зависимость от Москвы была уже настолько велика, а меры, принятые Василием III, были так обдуманы, что присоединение Пскова совершилось без всякого пролития крови. Впрочем, материальными силами и политическими преданиями он не мог тягаться со своим старшим братом — Великим Новгородом. Не захотел он также изменять общерусскому отечеству и искать союза с исконными своими врагами немцами или вступать в подданство католического короля Польши и Литвы, чтобы противопоставить их Москве. К тому не встречаем никаких даже попыток, хотя в Пскове не было, конечно, недостатка в людях, предвидевших близкое падение самобытности. С глубокой скорбью, но тихо, с молчаливым достоинством подчинился Псков своей участи и в этом отношении остался верен своему общему историческому характеру, бесспорно имеющему многие светлые, симпатичные стороны. Объединение Псковской земли с Московским государством, как мы видели, сопровождалось насильственным выводом или переселением ее лучших людей (впрочем, далеко не в таких огромных размерах, как в Новгороде) и важными перемещениями в самом городе. Все это, конечно, стоило больших экономических или имущественных потерь; затем объединение земли усилилось от грубости и неправосудия московских наместников, тиунов и дьяков. Объединение, смешение с московскими переселенцами и влияние московских порядков не замедлили обнаружиться и на самих нравах. По замечанию наблюдательного иностранца той эпохи (Герберштейна), на место прежних гуманных и общительных псковских нравов появились испорченные московские; прежде в торговых делах псковичи отличались честностью и верностью своему слову, а теперь стали прибегать ко лжи и обманам. Хотя подобное свидетельство не чуждо пристрастия и преувеличения, но, несомненно, оно заключает в себе долю правды. Огрубение нравов, впрочем, по разным признакам, и здесь началось уже прежде[4].
4
Наиболее подробное повествование о «Псковском взятии» в так наз. 1-й Псков, летописи (ПСРЛ. Т. IV. С. 283–289). Короткое известие в других летопис. сводах. Пособия: Митроп. Евгения «История княжества Псковского». Костомарова «Севернорус. народоправства». Т. 1. Беляева «История города Пскова» и Никитского «Очерк внутренней истории Пскова». «Псково-Печерский монастырь». СПб., 1860. Костомаров и Никитский ссылаются еще на неизданное и более подробное летописное повествование, хранящееся в Румянц. музее (№ 255). Помянутая Псковская летопись определяет число дворов псковского Среднего города или Застенья в 6500 — число сомнительное, т. е. явно преувеличенное; а относительно пригородов говорит, что их «было в Псковской земле десять» и два городища, Кобылье и Вышегородище. Герберштейн Rer. Mose. Comm. Кроме замечания об испорченности нравов, он сообщает явно неверное известие о какой-то «измене некоторых священников», вследствие которой Василий уничтожил самобытность Пскова. Проф. Никитский в помянутом своем сочинении (с. 290) правдоподобно объясняет происхождение такого известия неверно понятым слухом о происшествии 1499 г., когда новгородский архиепископ Геннадий приехал на свой подъезд в Псков и хотел совершать обычное соборование в храме Св. Троицы; но псковичи старались помешать этому соборованию и запретили просвирням печь для него просфоры. Дело в том, что в это именно время Иван III, назначив своим преемником внука Димитрия, вздумал было отдать Василию на правах удельного князя землю Новогородско-Псковскую; но псковичи, подчиняясь московскому великому князю, отнюдь не желали войти в состав удельного княжества. Они, конечно, опасались, что владыка на соборовании будет провозглашать молит-вословие о здравии Василия как псковского князя, и потому не давали Геннадию соборовать, прося его подождать, пока воротится их посольство, отправленное к Ивану III именно по поводу его намерения отдать Новгород и Псков Василию (Псков. 1-я лет. С. 271). Намерение это потом само собой было оставлено вместе с известной переменой в положении внука и сына. Но Василий, по-видимому, с неудовольствием вспоминал об этом споре, поднятом псковичами. В одном списке Псковской первой летописи по поводу псковского взятия встречаем следующее место: «Вина их была: что был архиепископ Геннадий в Пскове, и псковичи своим попам троицким не велели с владыкой дружить, а просвирницам просвир про владыку не велели печи» (ПСРЛ. Т. IV. С. 287).