Большее своеобразие вносили племена, продвигавшиеся в Прибалтику во времена существования унетицкой и лужицкой культур (XIII — VI вв. до н.э.). Это, по всей вероятности, те самые племена, которые принесли в Прибалтику этноним «венеты» («венеды»), а само Балтийское море превратили в «Венедский залив». В свое время A.A. Шахматов, признавая прибалтийских венетов кельтами, отмечал в их языке романско-италийские элементы, сказались они и на балтских языках. В самом населении прибрежной полосы Балтийского моря, которую занимали венеты, в частности на территории Эстонии (и не только), имеется ярко выраженная (и сохраняющаяся до сих пор) примесь понтийского (или более широко — средиземноморского) антропологического типа, который мог быть занесен сюда именно с венетской волной.
В предыдущей главе упоминалось о топонимическом «треугольнике» — Малая Азия—Адриатика—Юго-Восточная Прибалтика. Собственно основной балтской территории он как будто не касается. Но определенная близость языков венетов и балтов все-таки просматривается. В Вифинии известна река «Упиос». Параллелью может служить и литовское «упе», и прусское
«апе», и древнеиндийское «ап» — «вода». В связь с этими параллелями могут быть поставлены и названия рек Южного Буга и Кубани (иранизированные по форме) — Hypanis. Иными словами, с венетами в Прибалтику приходит население, близкое причерноморским индоариям по языку (сами арийцы уходили не только на восток, но и на северо-запад).
В.И. Георгиев видит косвенное доказательство существования балто-славянского праязыка в истории индо-иранской общности. Он напоминает, что такая общность прослеживается только в древнейших письменных памятниках, а не в современных языках.
Славянские языки зафиксированы на 2000, а литовский на 2500 лет позднее «Ригведы» и «Авесты», но сравнение все-таки не доказательно. «Ригведа» и «Авеста» появились в период, когда иранские и индийские племена находились в контакте, тогда как позднее они практически не соприкасались. Славяне же и балты непосредственно взаимодействовали как соседи по меньшей мере со времен «Ригведы» и «Авесты», и нужно объяснять, почему нет промежуточных диалектов между этими хотя и родственными, но разными языками.
Но в аргументах противников концепции существования балто-славянского праязыка весомыми, помимо упомянутых, надо признать наличие расхождений в таких сферах, которые являлись важными как раз в древнейшую эпоху. Это и счет до десяти, и обозначение частей тела, и названия ближайших родственников, а также орудий труда. Как раз в этих областях совпадений практически нет: совпадения начинаются только с эпохи металла. А потому логично предположить, что в эпоху, предшествующую бронзовому веку, праславяне жили все же в некотором удалении от балтов.
§3. ГДЕ И КАК ИСКАТЬ ПРАРОДИНУ СЛАВЯН?
Несостоятельность концепции исходной германо-балто-сла-вянской и более локальной балто-славянской общности сужает круг возможных «кандидатов» на роль праславянских археологических культур. Практически отпадают поиски таковых среди «молодых» культур (V — VI вв.), поскольку признаваемая всеми
близость уходит в эпоху бронзы или раннежелезного века. Поэтому не может быть принято упомянутое выше мнение А.Л. Монгайта о возникновении самого славянского этноса лишь около VI в. н.э. Не больше оснований и в концепции И.П. Русановой, выводящей славян из пшеворской культуры — западные пределы Польши II в. до н. э. — ГУ в. н. э., примыкающие северными своими пределами к областям с балтским населением. Не может быть принята и версия одного из самых основательных исследователей раннего и средневекового славянства В.В. Седова, выводящего славян из области западных балтов, смежных с лужицкой культурой последних веков ее существования, — подклошевая культура V — II вв. до н. э.