С рабовладельческих времен власть, как определенная надстройка над обществом, выстраивалась замкнутыми иерархическими лестницами, куда непосвященным доступа не было. Эти структуры проходят и через Средневековье, и через Новое время, вплоть до наших дней. И чем более они закрыты и отгорожены от социальных «низов», тем менее полезны для общества в целом. Естественно, что отгороженная от общества власть рано или поздно входит с ним в конфликт и для удержания сложившегося положения прибегает наряду с пропагандистскими и к прямым силовым акциям. От такой власти трудно ждать осуществления потребностей «реального государства». Но общественные жертвы в трудных для народа и страны ситуациях, — примером чего является и задача освобождения от ордынского ига, и последующая борьба с ее остатками у границ Руси-России, — неизбежны, и в той или иной мере оправданы. Правда, в какой именно мере — необходимо выявлять в каждом конкретном случае.
Проблема объединения русских земель вокруг Москвы и централизации Русского государства в XIV — XVI вв. является одной из ведущих в исторической литературе XIX — XX вв., далеко оттеснившей другую вечную проблему — взаимоотношения «Земли» и «Власти». В середине ХГХ столетия к проблеме «Земли», главным образом через сельскую общину, привлекали внимание славянофилы, а позднее также пропагандисты русского социализма — А. Герцен, Н. Огарев, Н. Чернышевский, анархисты М. Бакунин и П. Кропоткин, народовольцы. Им противостояли западники, среди которых выделялся Б. Чичерин, правовед и последователь Гегеля в философских вопросах. Главным недостатком западников А. Герцен, отошедший от них позднее, считал слабое знание истории славян и Руси, да и Западной Европы тоже.
В XX в. в советское время предпринимались попытки поставить историческую науку на прочные методологические рельсы. И надо отметить, что постановка такой задачи заслуживает признания, а некоторые аспекты ее решения в принципе приемлемы. Так, зависимость общественного сознания от общественного бытия неизбежна, но само общественное бытие тоже зависит от общественного сознания и в еще большей степени от политики властных структур. Продуктивен и формационный подход, который сейчас некоторые авторы стараются без раздумий отбросить («системный», «структурный», «цивилизационный», «культурологический» подходы — это обычно лишь отдельные части общего формационного подхода). Другое дело, что понятие «формация» нельзя догматизировать, иначе в итоге пропадает специфика того или иного конкретного общества. Для нашей науки XX столетия, бравшей за основу представления о «базисе» (социально-экономическом состоянии общества) и «надстройке» (политической системе и идеологии), как раз характерна недооценка активной роли «надстройки».
На выбор Тематики и заранее привнесенные оценки всегда влияют те или иные привходящие обстоятельства современности. Так, в 30-е гг. XX в., когда мир жил в ожидании войны и возникла реальная необходимость собирания всех сил в кулак, на исполнение этих задач была призвана и историческая наука. Поэтому в исторических исследованиях сложился своеобразный культ централизации, а понятия «централизация» и «самодержавие» как-то незаметно слились. В итоге достоинства централизации переходили на самодержцев, а поскольку централизация рассматривалась как однозначно прогрессивное явление, то и самодержавие однозначно оправдывалось.