Отсюда главные, древние, старшие города в волости удерживают относительно последней, относительно младших городов или пригородов значение властей, называются властями: «Новгородцы изначала, и смолняне, и киевляне, и полочане, и все власти, как на думу, на веча сходятся, и на чем старшие положат, на том пригороды станут», — говорит летописец. Таких мест летописи, из которых можно было бы узнать об отношениях младших городов в волости к старшим, очень мало; тут же в рассказе летописца под 1175 г. видим, что ростовцы считают себя в праве посадить посадника в пригороде своем Владимире, и владимирцы потом, утесненные Ростиславичами, обращаются с жалобою к жителям старших городов — ростовцам и суздальцам. Летописец Новгородский сообщает нам также несколько скудных известий об отношениях Новгорода к своим пригородам, преимущественно Пскову и Ладоге. Мы не можем искать первоначальных пригородных отношений Пскова к Новгороду в дорюриковское время: Псков был городом совсем другого племени, племени кривичей; мы не знаем, каким образом Псков получил значение главного места в окружной стране вместо Изборска или Словенска (как он называется в Псковской летописи), стольного города Труворова; но как бы то ни было, мы не имеем права предполагать зависимости изборских кривичей от славян новгородских во время призвания князей и думать, что позднейшая зависимость Пскова от Новгорода была следствием этой давней зависимости. Весь белозерская, подобно кривичам изборским, участвовала в призвании князей, среди нее утвердил свой стол второй брат Рюриков, Синеус, и, однако, потом Белозерск отошел от Новгорода к области другого княжества. Поэтому с достоверностию можно положить, что зависимость Пскова от Новгорода началась во время князей и вследствие княжеских отношений. Братья Рюрика, по свидетельству летописца, скоро умерли, и Рюрик принял один всю их волость; следовательно, страна изборских кривичей вместе со Псковом подчинилась, по смерти Трувора, Рюрику, утвердившему стол свой в Новгороде, который поэтому стал главным городом, правительственным средоточием во всей стране, признававшей своим князем Рюрика. Вот где должно искать начала зависимости Пскова от Новгорода, или, лучше сказать, от власти, пребывающей в Новгороде: князь новгородский был вместе и князем псковским и назначал во Псков своего посадника: отсюда обычай брать Пскову всегда посадника из Новгорода. В 1132 году по случаю сильной смуты вследствие отъезда князя Всеволода Мстиславича в южный Переяславль псковичи и ладожане пришли в Новгород и здесь получили для себя посадников. В 1136 году новгородцы, вздумавши передаться Ольговичам, призвали псковичей и ладожан. Это известие показывает, что старшие города не решали иногда важных дел без ведома пригородов; говорим иногда, потому что при неопределенности тогдашних отношений не имеем права из одного или двух известий заключать, что так необходимо всегда было. Под 1148 годом встречаем известие, что великий князь Изяслав Мстиславич, приехавши в Новгород, созвал вече, на которое сошлись новгородцы и псковичи: пришли ли псковичи и на этот раз нарочно, по случаю приезда великого князя, или сошлись на вече псковичи, бывшие тогда по своим делам в Новгороде, — решить нельзя. Неопределенность этих отношений видна уже из того, что иногда являются псковичи и ладожане, иногда одни псковичи, о жителях других пригородов не встречаем ни малейшего упоминовения. Та же неопределенность в отношениях старших городов к младшим и в земле Ростовской: по смерти Боголюбского ростовцы, суздальцы переяславцы и вся дружина от мала до велика съезжаются на совещание к Владимиру и решают призвать князей; дружина владимирская по приказанию ростовцев присоединяется также к дружине означенных городов, но остальное народонаселение владимирское противится, не желая покориться ростовцам, которые грозят распорядиться Владимиром, как своим пригородом; потом владимирцы, притесненные Ростиславичами, обращаются с жалобою к ростовцам и суздальцам вместе, а не к одним ростовцам, точно так, как на совещание собираются ростовцы, суздальцы, переяславцы, владимирцы, а о других городах не упоминается.
Мы видели, что летописец жителей старых городов называет властями, которые, как и на думу, на вече сходятся, и решение их принимают жители младших городов или пригородов; летописец говорит здесь о новгородцах наравне с киевлянами, смольнянами, полочанами, следовательно, мы не имеем права в описываемое время резко выделять новгородский быт из быта других значительнейших русских городов.
Как в других городах, так и в Новгороде вече является с неопределенным характером, неопределенными формами.
Слово вече означало неопределенно всякое совещание, всякий разговор, всякие переговоры, а не означало именно народное собрание, народную думу. Мы видим, что князья сами созывают вече, имея что-нибудь объявить гражданам, обыкновенно веча созываются князьями для объявления войны, похода гражданам. Созывалось вече обыкновенно по звону колокола, откуда и выражение сзвонить вече; собиралось оно на известных местах, удобных для многочисленного стечения народа, например в Новгороде на дворе Ярославовом, в Киеве на площади у св. Софии. В начальном периоде нашей истории мы видим, что князь собирает на совет бояр и городских старцев, представителей городского народонаселения; но теперь, когда народонаселение в городах увеличилось, роды раздробились, то место собрания старцев, естественно, заступило общенародное собрание, или вече; мы видим иногда в летописи даже составные части веча, указывающие, что оно именно заменило прежний совет дружины и старцев: так, великий князь Изяслав созвал на вече бояр, всю дружину и киевлян; в одном списке летописи читаем, что народ стал на вече, а в другом, что киевляне сели у св. Софии; в обоих говорится, что сошлось многое множество народа, сошлись все киевляне от мала до велика. Видим, что вече собирается в важных случаях для города, например, после потери князя, когда граждане оставлены самим себе, как то случилось с владимирцами на Волыни в 1097 г.; в крайней опасности, как, например, когда в том же году Ростиславичи послали сказать тем же владимирцам, что они должны выдать злодеев, наустивших князя Давыда ослепить Василька. Наконец, вечем называется всякое собрание недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица. На такие веча начали смотреть после, как на заговоры и восстания, когда в Северо-Восточной Руси точнее определились отношения; новгородцы в глазах северо-восточного народонаселения являются вечниками — крамольниками, вече принимает значение крамолы, волнения народного. Но иначе смотрели на это в описываемое время; в 1209 году сам Всеволод III дал новгородцам позволение управиться с людьми, заслужившими их негодование, и летописец говорит при. этом, что великий князь отдал новгородцам их прежнюю волю любить добрых и казнить злых. Но если, с одной стороны, нельзя резко выделять новгородский быт из быта других старших городов, то, с другой стороны, нельзя также не заметить, что в Новгороде было более благоприятных условий для развития вечевого быта, чем где-либо: князья сменялись чаще по своим родовым отношениям и тем чаще вызывали народ к принятию участия в решении самых важных вопросов; народ этот был развитее вследствие обширной торговой деятельности, богатство способствовало образованию сильных фамилий, которые стремились к более самостоятельному участию в правительственных делах, а между тем главная сцена княжеской деятельности была далеко на юге, сильнейшие князья не имели ни охоты, ни времени, ни средств заниматься новгородскими делами. Когда сильнейшие князья явились на севере, то сейчас же начали стеснять Новгород; но сначала южные князья были еще сильны, и Новгород мог найти у них защиту от северных. Новгород имеет дело с младшими князьями, другие города со старшими, сильнейшими; из этого уже прямой вывод, что вечевому быту было легче развиваться в Новгороде, чем в других городах.