Выбрать главу

Между тем шли военные действия: еще в марте 1613 года собор писал новоизбранному царю, что псковские воеводы, князь Хованский и Вельяминов, просят помощи против шведов, которые беспрестанно грозятся прийти под Псков из Новгорода; собор отправил к ним несколько казачьих атаманов. Но шведы осадили не Псков, а Тихвин и побили русский отряд, высланный на помощь к городу под начальством Исаака Сумбулова; государь отправил на выручку другой отряд под начальством Федора Плещеева, но в Устюжне Плещеев узнал, что тихвинцы с воеводами князем Семеном Прозоровским и Леонтьем Воронцовым-Вельяминовым отбили шведов и наряд у них взяли. В сентябре 1613 года решили действовать наступательно против Новгорода и отправили под него боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и окольничего князя Данилу Ивановича Мезецкого; к ним в сход велено было идти стольнику Василию Ивановичу Бутурлину с полками, собранными в Ярославле. Воеводы стали в Бронницах, но не сумели выбрать места; и здесь в стане у Трубецкого повторились те же явления, какие мы видели в его подмосковном стане: было у них в рати нестроение великое, говорит летописец, грабежи от козаков и от всяких людей. Делагарди осадил воевод, сделался голод. Трубецкой с товарищами прислали к государю бить челом от имени ратных людей, что стала им от немецких людей теснота. Государь велел им от Бронниц отойти к Торжку; при этом отступлении потеряно было много людей, воеводы едва ушли пешком, Густав-Адольф сам явился в русских пределах и осенью 1614 года овладел Гдовом после двух приступов, но возвратился в Швецию с намерением начать военные действия в будущем году осадой Пскова, если до тех пор русские не согласятся на выгодный для Швеции мир. Король действительно желал этого мира, не видя никакой выгоды для Швеции делать новые завоевания в России и даже удерживать все уже сделанные завоевания: так, он не желал удерживать Новгород, нерасположение жителей которого к шведскому подданству он хорошо знал. «Этот гордый народ, — писал он о русских, — питает закоренелую ненависть ко всем чуждым народам». Делагарди получил от него приказание: в случае нужды, если русские будут осиливать, бросить Новгород, разоривши его. «Я гораздо больше забочусь, — писал король, — о вас и о наших добрых солдатах, чем о новгородцах». Причины, побудившие шведское правительство к миру с Москвою, высказаны в письме канцлера Оксенштирна к Горну. «Хотя у нас, — пишет Оксенштирн, — до сих пор и не обнаруживались внутренние раздоры и смуты, однако есть семена, из которых много их может родиться. Из соседей наших большая часть открытые враги, остальные неверные друзья: много у нас долгов, денег мало: во время войны поправиться нам нельзя. Король польский без крайней необходимости не откажется от прав своих на шведский престол, а наш государь не может заключить мира, прежде чем Сигизмунд признает его королем шведским: следовательно, с Польшею нечего надеяться крепкого мира или перемирия. Вести же войну в одно время и с Польшею и с Москвою не только неразумно, но и просто невозможно, во-первых, по причине могущества этих врагов, если они соединятся вместе, во-вторых, по причине датчанина, который постоянно на нашей шее. Итак, по моему мнению, надобно стараться всеми силами, чтоб заключить мир, дружбу и союз с Москвою на выгодных условиях. Москву должно привлекать к миру частию словами и письмами, частию побуждать ее оружием, сколько хватит у нас на это казны». Так и действительно поступал Густав-Адольф: с одной стороны, он задирал московское правительство о мире, другие государства о посредничестве, с другой — продолжал военные действия.

30 июня 1615 года Густав-Адольф осадил Псков, где воеводами были боярин Василий Петрович Морозов и Федор Бутурлин. У короля было 16.000 войска, в числе которого находились и русские черкасы. Первая сшибка с осажденными кончилась для шведов большою неудачею: они потеряли Еверта Горна в числе убитых. 15 августа неприятель подошел к Варламским воротам и, по совершении богослужения, начал копать рвы, ставить туры, плетни, дворы и городки, малые, а подальше устроили большой город дерновый, где стоял сам король; всех городов было больше десяти, и два моста было наведено на Великой реке. Три дня с трех мест били шведы по городу, пустили 700 огненных ядер, а другим чугунным числа нет, но Псков не сдавался. 9 октября шведы повели приступ, но и он не удался. А между тем Джон Мерик хлопотал о мире; положено было решить дело на съезде уполномоченных с обеих сторон, с шведской стороны назначены были Клос Флеминг, Генрих Горн, Яков Делагарди и Монс Мартензон, с русской — князь Данила Мезецкий и Алексей Зюзин. Будучи в Осташкове, русские уполномоченные получили от Мерика из Новгорода известие, что Густав-Адольф осадил Псков; Мерик писал: «Король в грамоте своей ко мне верно и крепко обет дал, что никакого утесненья городу Пскову не сделает, пока не узнает, что от вас, великих послов, на съезде в нынешних делах отродится; а теперь он, король, обет нарушил к своему бесчестью и к неверке, а тот его лист у меня за его рукою и печатью, и сколько я у них ни был, правды мало находил». Русские послы хлопотали, чтоб еще больше рассердить Мерика на шведов, указывали ему, что шведы в своих грамотах не величают его, как должно; Мерик отвечал на это: «Вы, господа, великие послы, мне объявляете, что свейские послы меня не по достоинству пишут: я это себе ни во что ставлю, честь мне дана от великого моего государя, а им того у меня не отнять, и не дивлюсь я, господа, тому, что они так пишут, им на меня не любо: как им случится говорить про царское величество и про вас, великих послов, и про нынешнее дело непригоже, то я их встречаю прямою правдою, и самому королю в том я не молчал, так ему за то на меня и не любо стало; но я знаю, от кого я послан, и не постыжусь правду говорить. Они показывают вид, будто радеют о нынешнем добром деле: как бог принесет нас к съезжему месту, то их раденье объявится; а мое раденье и промысел бог видит: на этом свете ничего больше не желаю, как только чтоб это дело к доброму концу пришло».

Началась предварительная переписка между уполномоченными, из которых русские люди жили в Осташкове, а шведские в Новгороде, пошли споры о титулах: шведы писали Михаила только великим князем и сердились, зачем он называется лифляндским и новгородским; они писали Мезецкому и Зюзину: «Даем вам знать, что вы наполнены прежнею спесью и не подумаете, каков наш король родством против вашего великого князя: наш король прирожденный королевский сын, а ваш великий князь не царский сын и не наследник Российскому государству; тотчас после смерти царя Федора не посадили его на престол, а после Дмитриевой смерти взяли Василия Ивановича Шуйского, потом королевича польского». На это русские послы отвечали бранью, приводили примеры из священной и римской истории, что бог избирал царей славных не от царского корня, писали, что все русские люди от мала до велика за честь государеву готовы против шведов стоять и мстить, «а не так, как у вас делается в Свее: половина государю вашему доброхотает, а другая — польскому Жигимонту королю, а иные арцуку (герцогу) Ягану. И вы такие непригожие воровские слова про помазанников божиих оставьте». Шведские послы получили эту грамоту уже на дороге из Новгорода к съезжему месту, рассердились и объявили Мерику, что дальше не поедут; Мерик писал Мезецкому, что никакими мерами и разговорами их унять нельзя. Наконец он их унял, и уговорились: быть съезду в поместье Хвостова, в сельце Дедерине, где стоять английскому послу; царским послам стоять на Песках, а шведским в Селищах; съезжаться у английского посла. Явились еще посредники: голландские послы Рейнгоут Фан Бредероде, Дирк Бас, Альбрехт Иоахим и Антон Гетеерис, последний оставил нам описание этого посольства, замечательное для нас по изображению тогдашнего состояния Московского государства. На пути из Ревеля в Новгород послы должны были проезжать через страну, опустошенную козаками, нигде не находили селений, почти всегда должны были ночевать в лесу, иногда только, по счастию, отыскивали где-нибудь полуразрушенный монастырь. Из Новгорода отправились они в Старую Русу, которую нашли в самом жалком положении. Но все претерпенные ими до сих пор затруднения и неприятности были ничтожны в сравнении с теми, какие они должны были выносить на пути из Старой Русы: несколько раз подламывался под ними лед на реке (это было в ноябре), люди и вещи падали в воду, и, чтоб высушиться, надобно было зажигать на берегу опустелые избы. Ночевали в опустошенных деревнях; чтоб войти в избу, должно было прежде вытаскать из нее трупы прежних ее жителей, побитых козаками; но отвратительный запах выгонял голландцев из избы, и они должны были ночевать на морозе. Мерику очень не понравился приезд этих новых посредников: сначала он наговаривал русским послам и царю, что голландцы приехали не для того, чтоб радеть Москве, но потом объявил, что они будут с ним вместе и будут ему во всем послушны. Царь в своей грамоте к Мерику настаивал на том, что Густав-Адольф, не сдержав своего обещания, не слушая представления его, Мерика, обесчестил Якуба короля; царь упрашивал Ивана Ульяновича (Мерика), чтоб он шведам их неправды выговаривал и побуждал их к доброму делу.