Уладивши это дело, начали спор о границах черниговских и путивльских; тут между прочим паны сказали: «В старых летописцах написано, что великий князь Михаил черниговский, происходивший от Олгерда и подчиненный Литве, умер в Москве в заточенье». Послы отвечали: «Неправда: Михаил черниговский замучен в Орде; да и верить летописцам нечего, пишут их не с уложенья; как кто захочет, так и пишет, и летописец с летописцем не сходится, это не святых отец уложенье». Отпуская посланников, паны радные говорили: «Великий государь наш с братом своим, великим государем вашим, хочет быть в крепкой братской дружбе и любви, как есть с истинным прирожденным своим государским приятелем: ему и его детям государь наш всякого добра желает, также и вперед с ним и с его царскими детьми и потомками самому себе и потомкам своим братства, дружелюбности и соединения крепко желает, чтоб их обоих великих государств люди жили в покое и тишине, а поганские бусурманские народы, видя их дружбу и любовь, были в страхе и на христианских людей не посягали: мы, паны радные и урядники, за великого государя своего и за всю Речь Посполитую под присягою обещаем, что великий государь наш и мы, паны радные, и урядники, и вся Речь Посполитая ищем вседушно и со всяким прилежанием желаем, чтоб между государями нашими братская дружба и любовь множилась, а не умалялась, а ссоры и нелюбья с королевского величества стороны отнюдь не будет. Также и вас, царского величества посланников, просим: донесите это до его царского величества и боярам, и думным людям, братьи нашей, говорите усердно, чтоб они великого государя своего наводили на то, чтоб он с братом своим, великим государем нашим, был в братской дружбе и любви неподвижно».
В доказательство искренности этих желаний в июле 1637 года приехали в Москву польские посланники, Ян Оборский и князь Самойла Соколинский, с известием о намерении королевском вступить в брак с Цецилиею Ренатою, сестрою императора. Объявив царю об этом, посланники говорили: «К такому великому честному делу и браку радостному соблаговоли царское величество послов своих отправить и чрез это всему свету показать, что такими радостными потехами короля его милости брата своего истинно тешишься и радуешься. Когда, ваше царское величество, изволишь это сделать, то не только сердце короля его милости в братстве и любви к себе утвердишь, но и подчиненные вам народы возрадуются надеждою согласия и любви, и затем дай бог вовеки неподвижного покоя и тишины; король же, государь наш, также будет уметь показать перед всем светом свою неподвижную братскую любовь и крепкую вечную приязнь». Посланникам отвечали, что царь принимает это в любовь, и осведомились, когда свадьба; послы отвечали, что 6 сентября; на это бояре заметили, что срок мал, послу не поспеть из Москвы в Варшаву; посланники отвечали, что король срок отложит и будет ждать посла. Тогда царь велел советоваться о деле всем боярам, и посланникам был дан такой ответ: «Царское величество удивляется, что вы, посланники, приехали так поздно; теперь государю отправить посла своего к королевскому величеству вскоре некогда, потому что пришло время осеннее, дорога будет дурная, будут грязи, дожди и груды (кочки), поспешить послу никаким образом нельзя будет; хотя бы королевское величество и подождать захотел, все же послу не поспеть к королевскому веселью, а для дружбы и любви великий государь к брату своему пошлет посла для поздравленья, когда зимний путь станет».
Действительно, по зимнему пути были отправлены в Варшаву окольничий Степан Проестев и дьяк Леонтьев; они повезли новобрачным богатые подарки: королю — братину золотую с кровлею, с яхонтами, лалами, изумрудами и жемчугом, ценой в 2000 рублей, четыре сорока соболей на 1500 рублей да два соболя живых; королеве — золотой окладень с дорогими каменьями, ценою в 600 рублей, три сорока соболей на 935 рублей да два соболя живых. В наказе послам говорилось: «Как велит им король быть у себя на посольстве, а про королеву им скажут, что и та с королем тут же вместе будет, то отвечать, что они на посольство идти готовы, но прибавить: когда у великого государя бывают послы великих государей, то государыня царица тут не бывает, и у прежних великих государей того не бывало же; сказавши это, идти к королю на посольство. Если позовут к королеве особо, то идти, поминки явить и к руке идти, а если королева станет им говорить речь, то ответ учинить и говорить так, как бы государскому имени к чести и к повышенью и государствам его к расширенью. Если король позовет к себе обедать, то дворянам и посольским людям приказать накрепко, чтоб они сидели за столом чинно и остерегательно, не упивались и слов дурных между собою не говорили, а середних и мелких людей в палату с собою не брать для того, чтоб от них пьянства и бесчинства не было, велеть им сидеть в другой палате, а бражников и пьяниц и на королевский двор с собою не брать».
Но Проестев и Леонтьев отправлялись не для одной учтивости, не для одного показания братства и любви от царского к королевскому величеству; опять им велено было требовать наказания людям, ошибшимся в царском титуле: «Говорить о том панам-раде и на то их наговаривать всякими мерами и многими разговорами и пространными словами. А если паны скажут, что велено за непригожие письма дорогобужского дьячка поучить, а державцу Поплонского с уряду скинуть, то отвечать: про то и слышать стыдно, что за такие великие вины велено учинить малое наказанье; такое малое наказанье чинят за бесчестье простых людей, а не за государское. Бывши у короля и объявя дела по государеву наказу, для большого дела, государевой чести посланникам проситься на сейм ко всей Речи Посполитой, объявить имена тех людей, которые писали в листах царского величества именованье не по его царскому достоинству, требовать, чтоб паны-рада и вся Речь Посполитая о том порадели и тем людям учинили, смотря по их винам, казнь, а иным — наказанье жестокое. Если же не будет этим людям казни, то от таких непригожих ссорных дел между государями какому добру быть? Да и про межевое дело на сейме объявить, что оно продлилось мимо посольского договора многое время за неуступчивостию и упорством королевских судей; на Путивльский рубеж прислан в межевые судьи бискуп киевский, который в этом деле сам истец и делает, что ему надобно, в царского величества земли вступался неправдою, угождая киевским и черниговским людям, которые те земли засели. Говорить, что многие пленники не отпущены, жаловаться, что королевские посланники на возвратном пути из Москвы в Дорогобуже принимали к себе русских людей, свезли из Москвы печатного двора мастера Никиту Нестерова, которого пристав у них взял. Жаловаться на купцов литовских: по вечному докончанию купцам польским и литовским велено торговать в порубежных городах, а в Москву и замосковные города не приезжать, в Москву приезжать только с послами; также и московским купцам приезжать в Вильну и Краков только с послами. Но польские купцы, мимо договора, проезжали в замосковные города и под Москву проселочными лесными дорогами, провозили вино горячее и табак. Которые литовские купцы оставались в Москве после литовских посланников для торгу, будто не исторговались, а иные оставались для сыску пленных, и те купцы начали воровать, продавать вино и табак, и тем в людях многую смуту чинили; табак у них вынут и сожжен перед ними же, чтоб им неповадно было вперед вино и табак на продажу привозить. Литовских купцов, которые приезжали в Оскольский уезд самовольством с вином и табаком, оскольский воевода Константин Пущин ограбил; за это великий государь велел его по сыску казнить смертью, а сыну его и другим 25 человекам, которые также оказались виноваты в этом деле, велел учинить наказанье жестокое при литовских людях, которые для сыску приезжали, и грабежное им отдано. Государь наш и за обычных литовских людей-корчемников не пощадил воеводы и многих людей, а королевское величество и вы, паны радные, за большое начальное дело, за царского величества именованье, казни смертной никому учинить не велели! В Тверь приезжало двое литовских купцов, один — из Вильны, другой — из Смоленска, с вином и табаком; из Твери они высланы назад, и для обереганья послан с ними пристав; но они, отъехав от Твери 5 верст, пристава от себя отбили и поехали самовольством к Ярославлю, многие города объезжая воровством; когда приехали они в Ярославль, то их из Ярославля выслали, а они начали по деревням с вином и табаком ездить; за такое воровство они посажены в Ярославле в тюрьму и потом из тюрьмы выпущены, а заповедного товару бочка с вином у них рассечена и табак сожжен».