13 февраля был королевич у царя в комнате, и Михаил обратился к нему с такими словами: «Послы королевские у нас на посольстве говорили, что король велел тебе быть в моей государской воле и послушанье и делать то, что мне угодно, а мне угодно, чтоб ты принял православную веру». Королевич отвечал: «Я рад быть в твоей государской воле и послушанье, кровь свою пролить за тебя готов, но веры своей переменить не могу, потому что боюсь преступить клятвы отца моего, а в наших государствах ведется, что муж держит веру свою, а жена — другую; и если вашему царскому величеству по договору сделать не угодно, то отпустите меня назад к отцу моему». Царь: «Любя тебя, королевича, для ближнего присвоенья, я воздал тебе достойную великую честь, какой прежде никогда не бывало: так тебе надобно нашу приятную любовь знать, что мне угодно, исполнять, со мною верою соединиться, и за такое превеликое дело будет над тобою милость божия, моя государская приятная любовь и ото всех людей честь. Не соединяясь со мною верою, в присвоеньи быть и законным браком с моей дочерью сочетаться тебе нельзя, потому что у нас муж с женою в разной вере быть не может; Петр Марселис в Московском государстве живет долго и знает подлинно, что не только в наших государских чинах, но и в простых людях того не повелось. Отпустить же тебя назад непригоже и нечестно; во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не соверша доброго дела. Ты бы подумал и мое прошенье исполнил, да и почему ты не хочешь быть в православной вере греческого закона? Знаешь ли, что господь наш Иисус Христос всем православным христианам собою образ спасения показал и погрузился в три погружения?» Королевич: «И у нас в лютеранской вере погружение было же, а перестали погружать тому лет с тридцать, и погружения не хулю: только теперь мне креститься в другой раз никак нельзя, потому что боюсь клятвы от отца своего; да и при царе Иване Васильевиче было же, что его племянница была за королевичем Магнусом». Царь: «Царь Иван Васильевич сделал это, не жалуя и не любя племянницы своей; а я хочу быть с тобою в одной вере, любя тебя, как родного сына». Королевич просил, чтоб ему с государем сойтись и о вере поговорить иным временем.
16 февраля королевич прислал государю грамоту с следующими статьями: «1) разве вашему царскому величеству не известно, что вы за два года присылали к отцу моему великих послов о сватовстве, и когда они объявили, что я должен переменить веру, то им прямо отказано? 2) Ваше царское величество на том стоите ли, что вы присылали к отцу моему Петра Марселиса, который по вашему наказу объявил, что мне в вере никакой неволи и помешки не будет? 3) В грамоте вашего царского величества, за вашею печатью присланной, не первая ли статья говорит о вольности в вере? Мы никак не можем верить, чтоб ваше царское величество, государь повсюду славный и известный, решились по совету злых людей что-нибудь сделать вопреки вашему обещанию и договору, что приведет не только нашего отца, но и всех государей в великое размышление и вашему царскому величеству недобрая заочная речь от того будет». Царь отвечал: «И теперь мы вам то же объявляем, что вам в вере никакой неволи нет, а говорим и просим, чтоб вам с нами быть в одной христианской православной вере, в разных же верах вашему законному браку с нашей дочерью быть никак нельзя, и в нашем ответном письме, которое послано с Петром Марселисом к отцу вашему, нигде не написано, чтоб вам с нашею дочерью венчаться, оставаясь в своей вере: нигде не написано также, чтоб нам вас к соединенью в вере не призывать. Мы, великий государь, хотим начатое дело делать так, как годно богу и нашему царскому величеству, и вас к тому всякими мерами приводим и молим с прошеньем, чтоб вам поискать своего душевного спасения и телесного здравия, с нами верою соединиться. Мы совета злоподвижных людей не слушаем, а его королевскому величеству, другим христианским государям и вам мимо дела и правды размышлять непригоже; про наше царское величество недобрых заочных речей быть не в чем, а ссоре бы вам ничьей не верить».
26 февраля королевич прислал ответ: «Мы ясно выразумели из вашего ответа, что ваше царское величество не по явным словам, как у великих христианских государей во всей Европе ведется, идете, но единственно по своему толкованию и мысли обо всем этом деле становите. Никогда еще не было такого договора, в котором бы его королевского величества, отца нашего, всю основную мысль превратили и явные слова в иную мысль по своему изволенью толковать и изложить хотели, как теперь в этой стране делается». В заключение королевич просил отпуска в Данию. Но отпуска не было. 21 марта королевич пригласил к себе боярина Федора Ивановича Шереметева и просил его похлопотать об отпуске. «Знаю, — говорил королевич, — что ты начальнейший боярин в царстве, ближний, справедливый, великий, и потому бью тебе челом, помоги мне, чтоб царское величество послов и меня отпустил». Шереметев отвечал: «Хорошо было бы тебе с царским величеством соединиться в вере, а, ехав такую дальную дорогу, ехать назад непригоже». Королевич сказал на это: «Тому статься нельзя, а когда царское величество меня честно велит отпустить, то я буду громко его прославлять». Шереметев взялся донести государю о желании Вальдемара. Следствием было то, что 25 марта стража около королевичева двора была усилена: 29 марта бояре объявили датским послам о невозможности совершиться браку королевича на царевне без соединения в вере и требовали, чтобы послы уговаривали Вальдемара принять православие. Послы отвечали, что этого им не наказано и если им хотя одно слово молвить королевичу о соединении в вере, то король велит с них головы снять. «Да хотя бы, — продолжали послы, — королевич с царским величеством и верою соединился, то ему не сойдется в иных мерах, в постах, кушаньях, в питье, платье; теперь мы ясно видим, что нашему начальному делу статься никак нельзя: королевич веры своей не переменит и больше говорить не о чем: так царское величество пожаловал бы, велел нас отпустить назад». 21 апреля явился к Вальдемару посланный с письмом от патриарха и держал такую речь: «Государь королевич, Вальдемар Христианусович! Послал меня к тебе государев отец и богомолец, святейший Иосиф, патриарх московский и всея России, велел о твоем здравии спросить, как тебя Христос милостию своею сохраняет, и велел тебе известить: слух до меня дошел, что ты, государь королевич, у царского величества отпрашивался к себе, а любительного великого дела, для чего приехал, с царским величеством не хочешь совершить. Так святейший патриарх Иосиф о том к твоему величеству советное за своею печатию письмо прислал, чтоб тебе пожаловать вычесть и любительно ответ учинить». В письме патриарх писал: «Прими, государь королевич Вальдемар Христианусович, сие писание и прочти, уразумей любительно и, уразумев, не упрямься; государь царь ищет тебе и хочет всего добра ныне и в будущий век; своей упрямкою доброго, великого, любительного и присвойного дела с его царским величеством не порушь, но совершенно учини во всем волю его, по боге послушай, не от бога тебя он отгоняет, но совершенно богу присвояет: да и отец твой, Христианус король, показал совет свой к его царскому величеству и присвоиться захотел, тебя, любимого сына своего, к его царскому величеству отпустил, чтоб тебе жениться на его дочери, и с послами своими приказывал, что отпустил тебя на всю волю его царского величества: так тебе надобно его царского величества послушать, да будешь в православной Христовой вере вместе с нами. Мы знаем, что вы называетесь христианами, но не во всем веру Христову прямо держите и во многих статьях разделяетесь от нас… И тебе бы, государь королевич, принять св. крещение в три погружения, а о том сомнения не держать, что ты уже крещен: несовершенно вашей веры крещение, требует истинного исполнения, таким образом и будет едино крещение во святую, соборную и апостольскую церковь, а не второе, и у нас второго крещения нет», и проч.
Королевич отвечал на другой день следующим письмом: «Так как нам известно, что вы у его царского величества много можете сделать, то бьем вам челом, попросите государя, чтоб отпустил меня и господ послов назад в Данию с такою же честию, как и принял. Вы нас обвиняете в упрямстве, но постоянства нашего в прямой вере христианской нельзя называть упрямством; в делах, которые относятся к душевному спасению, надобно больше слушаться бога, чем людей. Мы хотим отдать на суд христианских государей, можно ли нас называть упрямым. Как видно, у вас перемена веры считается делом маловажным, когда вы требуете от меня этой перемены для удовольствия царскому величеству, но у нас такое дело чрезвычайно великим почитается, и таких людей, которые для временных благ и чести, для удовольствия людского веру свою переменяют, бездельниками и изменниками почитают. Подумайте о том: если мы будем богу своему неверны, то как же нам быть верными его царскому величеству? Нам от отца нашего наказа нет, чтоб спорить о мирском или духовном деле; царское величество нас обнадежил, что нам, нашим людям и слугам никакой неволи в вере не будет. Мы хотим вести себя перед царским величеством, как сын перед отцом, хотим исполнять его волю во всем, что богу не гневно, нашему отцу не досадно, нашей совести не противно, и ничего так не желаем, как приведения к концу брачного договора. Но для этого никогда не отступим от своей веры. Вы приказываете нам с вами соединиться, и если мы видим в этом грех, то вы, смиренный патриарх, со всем освященным собором грех этот на себя возьмете. Отвечаем: всякий свои грехи сам несет: если же вы убеждены, что по своему смирению и святительству можете брать на себя чужие грехи, то сделайте милость, возьмите на себя грехи царевны Ирины Михайловны и позвольте ей вступить с нами в брак». Весь апрель прошел в увещаниях. По датским известиям, бояре говорили королевичу: быть может, он думает, что царевна Ирина не хороша лицом; так был бы покоен, будет доволен ее красотою, также пусть не думает, что царевна Ирина, подобно другим женщинам московским, любит напиваться допьяна; она девица умная и скромная, во всю жизнь свою ни разу не была пьяна. 7 мая послы требовали решительно отпуска и назначили день, в который они хотят быть у руки царской на прощанье; требовали, чтоб и королевич был отпущен вместе с ними. Государь отвечал, что такое требование написано непригоже, как бы с указом; так полномочным послам к великим государям писать не годится; что же касается до королевича, то они сами, послы, по королевскому приказу подвели его к нему, государю, и отдали его во всю его государскую волю, и потому отпуску ему с ними не будет, а как время дойдет, то государь велит отпустить к королю Христиану послов его одних. Ответ оканчивается так: «А что станете делать мимо нашего государского веленья своим упрямством и какое вам в том бесчестье или дурно сделается, и то вам и вашим людям будет от себя, а без отпуску послы не ездят».