Епископ Мефодий спешил оправдать подозрения, естественно рождавшиеся по прочтении грамот Самка и его приверженцев. «Пока не видал я подлинного лукавства наказного гетмана Якима Самка, — писал Мефодий, — до тех пор не смел об нем ничего худого тебе, великому государю, объявить; но теперь, когда лукавство его и неправда обнаружились, трудно мне этого тебе, великому государю, не известить, потому что душа моя отдана богу и тебе. Самко обманул меня и полковников — нежинского, черниговского, прилуцкого и других: писал, чтоб съехались в город Козелец с небольшими людьми для великих государевых дел, для скорых войсковых потреб и для разговору, посоветоваться, как бы с неприятелем управиться. Когда мы к нему съехались, то он начал говорить, чтоб полковники выбрали себе совершенного гетмана, чтоб им было у кого быть в послушании и чтоб было кому против неприятелей стоять; и в ту ночь, 14 апреля, ввел в Козелец несколько тысяч козацкой пехоты, расставил везде караулы и не велел никого выпускать из города. Я ему говорил, чтоб он этого не делал и не приказывал выбирать гетмана до твоего, государева, указа; но он меня не послушал и велел полковникам выбирать совершенного гетмана; я стал говорить полковникам, чтоб не выбирали, но он начал грозить им смертию, и они поневоле выбрали его. 15 апреля я выгнал его из церкви от присяги, а он пуще стал грозить полковникам смертью; те бросились ко мне с просьбами, и я, видя их слезное прошение, чтоб не погубить их, как-нибудь из Козельца вывесть, и особенно жалея верного твоего слуги, Василья Золотаренка, позволил Самку делать что хочет». В заключение письма Мефодий просил, чтоб государь поскорее прислал боярина для гетманских выборов, чтоб эти выборы были в поле, а не в городе и чтоб на них были запорожцы с своим кошевым Брюховецким. Мефодий жалел больше всего верного слугу царского Золотаренка и, однако, просил, чтоб на раде был Брюховецкий, который, прокладывая себе путь к гетманству, не щадил ни Самка, ни Золотаренка. Он писал к Мефодию: «Пан Васюта не имеет права перехватывать и драть моих грамот, я не его служка, я царский войсковой холоп; пусть он прежде расплатится за пшеницу, которую с братом покрали в Корсуни, а теперь запрещает не мне, а всему войску. Завидуют нашей бедной саламате; коли хотят, поменяемся: пусть сюда идут, а мы на их место пойдем, в то время узнают, кто кого обманет. Васюта не надейся, чтоб его здесь слушали, потому что войско в откупах не ходит, как они, хотят выманить булаву и указывать тем, кто их не хочет слушать; научились до году откупа откупать и табак, а войско привыкло умирать только за свои вольности. Этим особым гетманством они до конца землю сгубят. Царское величество обещал не делать насилия войску, признавать гетманом только того, кого чернь, по воле божией излюбив, выберет, а не силою; никогда не бывало, чтоб гетманы были накупные, без заслуг войсковых, а теперь прежде невода рыбу начали ловить; теперь прежде всего надобно землю успокоить. Все войско скучает, говорит: долго ль нам еще такую неволю терпеть, что в городах гетманов ставят на нашу пагубу, а теперь и подавно кричат, что никого не было при князе Ромодановском. Васюта только о богатстве хлопочет, которое в земле погниет, а ничего доброго родине этим не насоветует или к ляхам свезет, чтоб заплатить за шляхетство: ведь он там должен в конституцию, как Гуляницкий и другие; боюсь, чтоб он не задумал чего-нибудь недоброго. Бедная наша отчизна гибнет, потому что не хотим оборонять ее от неприятелей, а только за гетманством гоняемся; еще нам нового наследника Выговскому и Хмельницкому паны городовые хлопочут прибавить. Самко пуще цыгана всех людей морочит, а он-то и есть главный изменник, на обличение которого посылаю грамоту к вашей святыне; нам не о гетманстве надобно заботиться, а о князе малороссийском от его царского величества; на это княжество желаю Федора Михайловича (Ртищева)».
Самко хорошо знал, что на него со всех сторон посылаются обвинения в Москву, что его выставляют там изменником — слово, пошедшее в ход в Малороссии с легкой руки Выговского, считавшееся верным средством вредить противнику пред великим государем. 30 мая Самко написал в Москву жалобную грамоту, в стопы ног царских челом бил, посылал тридцать человек татар, взятых в плен. «Из этой посылки, — писал Самко, — ваше царское величество рассмотреть изволишь, что, не щадя головы своей с своими переяславскими козаками, бьюсь с неприятелем за ваше величество и за целость падшей Малороссии. Смиренно молю: покажи премногую милость над верным слугою своим, не дай меня в поношение соперникам моим, которые выставляют меня перед тобою изменником; они в домах своих сидят, помощи нам на неприятеля давать не хотят и, не считая самих себя изменниками, грамотами оправдываются, а работою оправдываться не хотят; а мою работу и верную службу сам господь бог видит; за всех один умирал на пограничье и теперь совсем готовый стою в поле со всеми доброжелательными вашему величеству людьми, жду присылки боярина и милостивого слова от вашего величества. Не знаю, для чего епископ с Васютою меня изменником описывают? Я не перестану плакать об этом до тех пор, пока не пришлешь ко мне таких грамот, чтоб всякий мой противник и непослушник устыдился. Да бью челом, повели, многомилостивый государь, прислать мне деньги, которые я дал взаймы на ратных людей воеводе Чаадаеву: прошу я об этих деньгах, вспомнив, что всякий человек смертен, и если я умру, то некому будет бить о них челом вашему царскому величеству, потому что было у меня два сына, но они вдруг померли, и я хочу, чтоб при жизни моей все мое было у меня. Бью челом вашему царскому величеству, чтоб епископ перестал побуждать на злое, а те люди, которые были надуты советами епископскими, пусть начнут вместе со мною верно служить вашему царскому величеству. Смиренно молим, изволь на все войско пустить вольный голос о выборе гетманском, по старому предков наших порядку, а епископ чтоб в это не вступался; я хлопочу не о гетманстве, проливаю кровь за целость Малой России и за добрый порядок и убиваюсь впрямь верою и правдою за ваше царское величество». Самко утверждал, что не хлопочет о гетманстве, требовал новой рады, выбора вольными голосами, а между тем на той же грамоте подписался гетманом, не хотел отступиться от титула, приобретенного на незаконной Козелецкой раде
Но в то время как раздоры между Самком, Золотаренком и Брюховецким волновали восточную сторону Днепра, на западной Юрий Хмельницкий собрался с силами и, подкрепленный поляками и татарами, начал наступательное движение. 12 июня козаки западной стороны с поляками и татарами, в числе 6000, напали внезапно на Самка, стоявшего табором в трех верстах от Переяславля; битва длилась с полудня до ночи, и Самко отбился. К нему на выручку прислал князь Волконский из Переяславля московских ратных людей, которые и дали ему возможность отступить в Переяславль. Хмельницкий осадил его здесь, но 8 июля Самко с Москвою и козаками вышел на вылазку и поразил неприятеля, который отступил к Каневу. Кременчукские козаки изменили, 23 июня впустили в город две тысячи козаков Хмельницкого, но 500 человек московского гарнизона вместе с мещанами засели в малом городе и отбили осаждавших. Узнав об этом, князь Ромодановский немедленно выслал к ним на помощь десять тысяч московского войска. 1 июля это войско подошло к Кременчуку и ударило на осаждавших; осажденные сделали с своей стороны вылазку, козаки потерпели совершенное поражение, и Кременчук был очищен от изменников. Ромодановский с главными силами своими и с Золотаренком вступил в Переяславль, соединился здесь с Самком и 16 июля напал на таборы Хмельницкого, который потерпел совершенное поражение. Канев и Черкассы были заняты царскими войсками. Но скоро счастье переменилось: Хмельницкому с татарами удалось разбить под Бужином московский отряд, бывший под начальством стольника Приклонского, и прогнать его за Днепр (3 августа); по донесению Хмельницкого королю, 1 августа под Крыловом истреблено было больше 3000 царского войска; под Бужином погибло 10000, козаки и татары взяли семь царских пушек, множество знамен, барабанов и разных военных снарядов. После этого Ромодановский тотчас велел отступать, бросая тяжести; но султан Магмет-Гирей, переправившись с своими татарами через Сулу, настиг Ромодановского, разбил его, взял 18 пушек и весь лагерь. Ромодановский ушел в Лубны. Но Хмельницкий, донося об этих успехах королю, умоляет прислать поскорее помощь, жалуется на свое бессилие, на невозможность удерживать в повиновении украинский народ, шатающийся от малейшего ветра. Тетеря писал королю, что, приехав в стан Хмельницкого на Рассаве, он нашел здесь много беспорядков: сам гетман человек усердный, но войско непослушное. И Тетеря настаивал на том же, что необходимо как можно скорее прислать помощь Хмельницкому, иначе дела примут дурной оборот. В октябре явился к королю Грицка Лесницкий с просьбою от Хмельницкого, чтоб король позволил ему сложить гетманство, ибо он не в состоянии более нести эту трудную должность, будучи молод и разорен подарками, которые должен был давать татарам и которые простираются до миллиона. Лесницкий же привез страшную новость, что соперничество между Москвою и Польшею, соперничество, разорившее Украйну и не могущее окончиться по бессилию обеих держав, пролагает дорогу третьему сопернику: татары, говорил Лесницкий, уговаривают всю Украйну, чтоб она отторглась от республики и отдалась в покровительство хана и Порты, которые способны защищать ее, тогда как Польша этого сделать не хочет и не может: поляки ссорятся между собою у себя дома, войско не слушается короля, и если бы не татары, то Польша давно бы уже погибла. Лесницкий прибавлял, что эти внушения могли иметь сильное влияние на чернь. Тетеря доносил, что Войско не терпит Хмельницкого, требует его смены и что едва он, Тетеря, успел уговорить козаков успокоиться; для этого он употребил угрозу, что если они обидят Хмельницкого, то этот богач наймет татар и опустошит Украйну. Мы не знаем, действительно ли Тетеря уговаривал козаков не сменять Хмельницкого; знаем только то, что последний в конце 1662 года сам отказался от гетманства и постригся в монахи, а Тетеря избран был на его место. Новый гетман начал тем, что уведомил короля о нестерпимых обидах от Орды, повторяя прежнюю просьбу о присылке ратных людей, ибо если хан придет прежде польского войска, то Украйна распрощается с королем. Тетеря писал, что Хмельницкий потому отказался от гетманства, что не мог получить от короля помощи, и он, Тетеря, должен беспрестанно докучать об этом же, а на Войско Запорожское надежда слаба, потому что в нем больше таких, которые желают не спокойствия, а постоянных смятений.