В 1675 году собрались в Устюге из уезда всех волостей выборные люди и написали челобитную, чтоб быть всеуездной земской избе и всеуездному земскому старосте особо от посадских людей. Государь согласился, и крестьяне вывели своих выборных, или волостных третчиков, с приходными и расходными книгами и с деньгами из старинной земской избы в становую волостную избу. Но столкновения этим не прекратились: мы видели, что посадские люди владели крестьянскими деревнями в уезде, и крестьяне послали новое челобитье, что посадские по своим деревням волостных и солдатских служб не служат и хотят деревнями своими отписаться от крестьян, о чем уже и послали челобитную. В Москве не умели распутать этого дела и по обычаю велели подать о нем сказки на месте по сословиям. Духовенство объявило: «Воевода Матвей Нарышкин Устюжский уезд расписал по челобитью прежнего головы таможенного и кружечного дворов Григорья Мыльникова и советников его волостных крестьян Петрушки Хомякова с товарищами, которые в то время собраны были на Устюге на посад по его, Григорьеву, челобитью будто для ямского совета и отпусков. Изветов волостных крестьян на посадских людей мы не слыхали, и впредь нам с посадскими людьми земская изба старинная по-прежнему одна надобна, потому что в новоучиненной волостной избе начали они, волостные крестьяне, разрубать и сбирать многие лишние деньги будто на всеземские расходы, а на какие — нам про то неведомо, брано сверх 2 рублев еще в прибавку по 7 рублев на малую сошку, а теперь у них же в волостной избе их староста разрубил и берет по 5 рублев на сошку преж государевых доходов и тем нас и посадских людей убытчат, а книг расходных не кажут и отчету в таких великих деньгах не дают». Новый всеуездный земский староста Копылов с товарищами, волостными выборными людьми, объявил, что отделение крестьян от посадских произошло вследствие притеснения от посадских. Крестьяне подали сказку, что, пожалуй, пусть будет одна земская изба по-прежнему, только бы быть всеуездному волостному выборному старосте с устюжскими земскими старостами у всеземской коробки вместе для того, чтоб устюжские земские старосты всеуездных сборных денег на свою посадскую издержку не держали.
Кроме общих дел с посадскими людьми у крестьян уездных были еще свои мирские дела, свои интересы, они выбирали старост, выберут и напишут: «Выбрали меж себя человека доброго: быти ему за нашим выбором от крестьян в старостах, всякие сделья и поделки делать, нанимая на наши мирские сборные деньги. А воровством ему никаким не воровать, а станет воровать, и на нас на всех пеня великого государя». Выбирали мирских посылыциков, должность тяжелая, потому что они должны были становиться лицом к лицу с взыскательною властию, с воеводою и подьячим, которых нужно было покормить прежде всякого дела; выбирали земского пристава, причем писали: «Все крестьяне выбрали земского пристава такого-то; весть ему держать в нашей волости для государева дела и денежных сборов; впервые весть ему сказать по всей волости без хоженого (без платы за ходьбу), в другой раз ему весть подержать для ради огурников (ослушников), и ему брать хоженого на них по 2 деньги; на извет ему ходить, кто позовет на землю, и на то хоженого по 2 деньги; быть ему у земского судьи для государевых дел, на суду перед судьею поручать, кто на кого побьет челом государю перед судьей, а с суда перепоручивать; с тяглых крестьян брать ему по деньге, а с бобылей и безземельных хоженого по копейке; руга ему с крестьян по изможенью, ржи и овса, кто сколько даст». Выбирали священника; выберут и напишут: «Мы, крестьяне, выбрали и излюбили отца своего духовного такого-то к себе в приход. И как его бог благоволит и св. владыка его в попы посвятит, и, будучи ему у нас в приходе, служить и к церкви божией быть подвижну, к болям (больным) и роженицам с причастием и с молитвами быть подвижну и со всякими потребами. А он человек добрый, не бражник, не пропойца, ни за каким хмельным питьем не ходит, человек он добрый; в том мы, старосты и мирские люди, ему и выбор дали». Все это надобно было писать, но кто же писал? И для этого выберут и напишут: «Быть такому-то церковным дьячком, к церкви быть подвижну, у начальников послушну и покорну и у наших всяких мирских дел у письма быть всегда готову, а руга ему с нас сбирать луковая рожь, по полуосмирице с лука петровское и осеннее». Были волости, еще со времен Грозного получившие грамоты на выборы своих земских судей и земских целовальников. При этих выборах крестьяне давали такие записи: «Выбрали мы и полюбили к государеву делу в выборные земские судьи такого-то, выбрали и полюбили в выборные земские целовальники к нему, судье, такого-то, да в земские соцкие к нему, судье, такого-то с такого-то срока до такого-то. Судить ему, судье, нас, крестьян, по челобитиям, и по кабалам, и по духовным, по всяким письменным крепостям, про татинные, разбойные и душегубные дела сыскивать. А целовальнику и соцкому у земских у всяких дел и у поимки воров, татей и разбойников и душегубцев с выборным судьею у расспроса и поимки быть за один человек; а нам, крестьянам, с ним, судьею, за всякими воровскими людьми ходить в погоню и ловить вместе. Ему, судье, судить и указ чинить безволокитно, посулов и поминков не брать, другу не дружить, недругу не мстить».
Все эти выборы, на которые у нас теперь готовы смотреть как на признак крепости общественного союза, как на признак сильного развития общественной деятельности, общественного духа, как на важные права, на деле не давали крестьянам возможности усилить свои промыслы, увеличить результаты своего труда и чрез то без тягости удовлетворять требованиям казны; права эти не спасали крестьянина от воеводы, подьячего, от посадских людей и своего брата крестьянина, пропившегося и занявшегося легким промыслом разбойника. Тяжкая подать, воевода, подьячий, земский староста, разбойник выживали крестьянина, заставляли его уходить дальше за Камень, в Сибирь. В Москву пришла весть, что Устюжский уезд пустеет, и, когда приехали оттуда мирские челобитчики, их стали расспрашивать: отчего у них крестьяне бегут? «Крестьяне бегут, — был ответ, — от больших податей, от воеводских налогов и посулов и от солдатских выборов (наборов), потому что сверх всяких податей воеводы князь Гаврила Мышецкий и Яков Змеев брали с нас с 240 сошек деньгами на год с лишком по 2 рубли, да хлеба по осмине ржи, да по осмине овса; у Якова Змеева было два племянника, которым с сошки давали по 2 гривны, да дворецким их по гривне с сошки; да платили мы в земскую избу с сошки по три рубли, а в иные годы по три рубли с полтиною на воеводские кормы, пива и поносы, а брали воеводы свои сошные деньги и хлебы и кормы прежде государевых доходов. Те же воеводы с денежных доходов, которые, собирая с нас, посылают в Москву, с 30000 рублей, с отписей (росписок), которые нам в тех деньгах давали, брали от печати по две деньги с рубля да с сибирского запаса с 2270 четвертей от всякой проезжей памяти по гривне с четверти; да сверх того с тех же сошек носили мы воеводам на праздники, на Велик день и на Рождество Христово и на Петров день, столовые запасы. Князь Гаврила Мышецкий прислан был к нам для выбору и высылки солдат, и он наемных солдат, которые нанимались служить вечно и брали у крестьян наймы большие, а по себе давали поручные записи, в солдаты не принимал, а писал в солдаты тех, которые нанимали в службу, самих хозяев, и поручные записи у многих поотнимал и для своей корысти отдавал тем их наемщикам, и те наемщики у хозяев завладели многими деньгами, а те хозяева оттого вконец разорились и дворы у многих запустели. Яков Змеев устюжских стрельцов и приставов, которые у него подкупятся, присылал для правежу к нам в волости, и те стрельцы и приставы из-за смертного правежу вымучили себе с целовальников и с денежных сборщиков 1732 рубля; да и князь Мышецкий таких же подкупщиков, которые с ним делились, присылал. Змеев ездил в Черевковскую волость, больше 100 верст, с собаками, с ним было всяких людей больше 50 человек, брал под себя, под людей и под собак водяным путем суда, горним (сухим) подводы, едучи, в волостях брал поминки большие, обедал и всякими харчами проторил. На все это исходит у нас, устюжан, посадских и уездных людей, на год тысяч по пяти и больше». Но не от одних воевод, подьячих и казенных взысков брели розно мирские люди и пустел уезд; не одних воевод и подьячих должны были кормить мирские люди, не от одних праветчиков откупаться: они должны были кормить, откупаться от своей братьи — мирских людей, которым нравилось легкое разбойничье ремесло: малая населенность, темные леса, непривычка у самих мирских людей к общему делу, к общей защите и отсутствие хорошо устроенной полиции делали разбойничье ремесло легким, безопасным. Те же устюжские мирские челобитчики показывали: «По волостям построено много кружечных дворов, здесь многие крестьяне пропиваются и, собравшись человек по 20 и больше, приходят в летнее время разбоем, многих крестьян мучат, огнем жгут и вымучивают рублей по сту; крестьяне, заложив свои животишки и деревнишки, от разбойников откупались и бредут врознь». Призовут на защиту вооруженную силу правительственную — новое разоренье: «За разбойниками посылают посылки подьячих и стрельцов, а подьячие берут с нас за подводы по рублю, а стрельцы по полтине, да в провожатые берут крестьян человек по тридцати в деловую пору». В 1670 году ехало мимо Верхотурья с Тотьмы, Устюга, Ваги, Мезени, Сольвычегодска, Яренска, Сысолы, Кайгородка тяглых людей с женами и детьми 2051 человек. Правительство велело поставить заставы крепкие. Правительство охотно смотрело на заселения пустынных стран около Камня и в Сибири, на образование крестьянских слобод, но требовало, чтоб в крестьяне на пашню призывали и прибирали из вольных гулящих, а не из тяглых людей, из крестьянских детей от семей, бобылей и захребетников. Ссыльные преступники в Сибири сажались также на пашню, и, что было очень тяжело старым пашенным крестьянам, правительство приказывало им выдавать дочерей своих и племянниц за холостых ссыльных, чтоб тем их от бегу унять и укрепить.