Ослепленная страстию Софья была в восторг что «свет ее» избег страшной опасности, возвратился поздорову из степного похода, где мог погибнуть со всем войском. Голицын казался ей вторым Моисеем, проведшим людей своих по дну морскому; ей представлялись только его труды, его опасности, в отбитии хана она видела действительно великий подвиг, великую победу. Но другие, и многие, имели право смотреть иначе на дело имели право оскорбляться прославлениями, наградами за поход не достигший своей цели, и это уже был второй такой поход. Современники не могли так снисходительно смотреть на эти походы Голицына, как можем смотреть теперь мы, отдаленные от события более чем на полтораста лет.
Таково было участие России в священном союзе против турок. Результаты движений русского войска были ничтожны в сравнении с числом ратных людей, приготовлениями, издержками; но нельзя было сказать, чтобы походы эти были совершенно бесполезны, ибо они отвлекали крымского хана от подания помощи туркам в других местах.
Главное внимание правительства было обращено на юг: здесь хотели, закрепить Малороссию Киевом и освободиться от позора дани татарской. Разумеется, что, имея в виду эти две цели, хотели жить в мире с Швециею, и в январе 1683 года были подтверждены условия Кардисского договора. Из сношений с другими государствами замечательны сношения с Пруссиею: в 1688 году позволена была свободная торговля бранденбургским подданным у Архангельска; в следующем году чрез посланника Чаплича заключен был договор с Прусским двором о свободной торговле между подданными обоих государств; по ходатайству того же Чаплича дана была царская грамота о дозволении приезжать в Россию и селиться французским эмигрантам евангелического исповедания, принужденным оставить отечество вследствие уничтожения Нантского эдикта. Чаплич «объявлял и на письме предложил, что королевское величество французской начал в государстве своем ближних и иных людей неволить в вере евангелической, и многих мучением из государства своего разогнал, и, принуждая в неволю различными мучениями к католической вере, многих смерти предал, и, разлуча мужей с женами и детьми, держит в крепях, и которые, получа себе в чем свободу, бегут в разные окрестные государства, и к его курфирскому пресветлейшеству в державу прибежало тех изгнанных многое число, и впредь чает каких из Французского государства утеклецов многих же людей, а что за умножением для прокормления и избавы от такого гонения желают иные быть в подданстве у нас, великих государей, и мы изволили выслушать и выразуметь приятно». Выслушивать это было тем приятнее, что русские послы, князь Яков Долгорукий и князь Яков Мышецкий, отправленные во Францию в 1687 году, встретили там не очень лестный прием, потому что ездили с не очень приятным для великого короля делом, с объявлением о вступлении царей в священный союз против турок и с приглашением последовать их примеру. В Дюнкирхене явился к ним пристав с вопросом от имени королевского: «Не для упрямства ли какого приехали и не будут ли в чем воле королевского величества противны?» Послы отвечали: «Такое странное вопрошение зело нас удивляет; мы присланы для любительных дел, а не для какого-нибудь сопротивления; прежним посланникам таких необыкновенных вопросов не задавали». После первых переговоров с министром иностранных дел Людовик велел сказать послам, что дальнейшие переговоры не нужны, король понял, в чем дело, и пришлет свою ответную грамоту прямо к ним, послам, без дальнейших церемоний. Долгорукий отвечал, что это неслыханное дело: все государи отдают ответную грамоту сами послам, и они, послы царские, не примут грамоты иначе как из рук королевских. На это был ответ, что король вельми яростен, обещает послам учинить великое бесчестие и указал их отпустить назад до французского рубежа, до города Дюнкерка. Долгорукий сказал на это, что не только королевский гнев, но и самая смерть не может их принудить взять грамоту у себя на дворе. Людовик прислал подарки – послы их не приняли. Мастер церемонийговорил послам, что если они не примут даров, то король велит покласть их в возы силою; послы отвечали, что они не только даров, но и возов тех при себе никогда иметь не будут. «Королевский гнев страшен нам по вине, – говорил Долгорукий, – а без вины вовсе не страшен: должны мы прежде всего взирать на повеление государей своих». Французы уступили, объявили послам, что министр иностранных дел опять будет иметь с ними разговор, только не в Париже, а в С. Дени, и потом король примет их в Версале. Послы переехали в С. Дени и здесь 22 августа имели разговор с министром. Послы предложили, чтоб и французский король вступил в союз против турок по призыву самого спасителя: «Идеже два или трие во имя мое собрани, ту и аз посреде».
Министр отвечал: «Государь мой с их царским величеством в братской дружбе и любви быть желает, за союз против врага креста святого благодарствует и желает всем христианским союзникам победы; только приказал его королевское величество объявить вам свое намерение, что ему теперь в союз с христианскими государями вступить невозможно, ибо король знает из газет, что христианские войска уже одержали победу над неприятелем, и если теперь королю вступить в союз и войска против турок послать, то ему последняя будет слава. Государь наш, монарх великий, ищет короне своей собственной славы, чтоб его войска находились не под иным чьим региментом, только под его. Да и для того король не может вступить в союз: в прежние годы он посылал свои войска на помощь цесарю против турок; только тем войскам от цесарских войск было великое утеснение, ставили его войска в полях в худых местах, где не только живности, и хлеба достать было нельзя, а к неприятельским саблям посылали их прежде себя; потери французские войска потерпели страшные, а славы не получили никакой, вся слава досталась цесарю, от которого никакого воздаяния за то не было. Когда турки приходили под Вену, король наш предлагал цесарю войска на помощь, но цесарь этой помощи принять не хотел, неизвестно, по какой причине. Венецианам на помощь король посылал 8000 войска, когда была война в Кандии и Морее, но венециане эти войска в битвах выдавали, и королю от того никакой славы не выросло. У поляков войска мало, в прошлую войну с турками много они своего войска потеряли; а у нашего короля войска много, и может он своею особою победу над турками одержать. Между вашими государями и нашим расстояние дальнее, войском король никак им помочь не может, да и без всякой помощи цари могут одержать победу». Наконец министр объявил прямо: «Королю нельзя приступить к союзу, потому что между ним и цесарем исконная, всегдашняя недружба, а с султаном всегдашний мир и крепкая дружба; подданные королевские, торговые люди, с турками имеют великие торговые промыслы, и если с турками разорвать, то французской земле будет разорение. Какой бы разум и славу король оказал на весь свет, если б стал помогать недругу на друга; этого король никогда не сделает».
– «Что лучше, – возразили послы, – союз с христианами или мир с бусурманами? Королевские люди от войны с турками не разорятся, потому что под турецким игом не находится столько торговых людей бусурман, сколько христиан греков. Турки от союза всех христианских государей обратятся в бегство, христиане получат свободу от их ига и будут иметь свои торговые промыслы, отчего французы получат больше прибыли, чем теперь от бусурман».
– «Государь мой, – отвечал министр, – служил государству своему много лет со всякою славою высокоразумными поступками; а теперь поступил бы не так разумно, если б без всякой причины с турками мир разорвал и помог тому, от кого впредь ожидает государству своему всякой противности».
Послы говорили, что если король не хочет вступить в союз, то, по крайней мере, не мешал бы союзникам. Министр это обещал.
После этих разговоров послы ездили в Версаль к королю на отпуск, но здесь новое затруднение: в грамоте королевской царям было пропущено: «великим государям». Послы требовали, чтоб грамота была переписана, им отказали под предлогом, что король никому такого титула не дает и сам себя так не называет; послы не взяли ни грамоты, ни даров королевских. Мастеры церемоний говорили, что королевскому величеству ни от кого в том таких досадительств прежде не было. Пристав и все королевские люди с посольского двора съехали. Послы жили в С. Дени на свои деньги, купили лощадей и сбирались ехать, как им было наказано, в Испанию; послали к министру, чтоб выхлопотал у короля им пропуск через Францию. Пришел ответ: король отпускает вас на свои деньги в Гавр, а оттуда велит отвезти на военном корабле до испанского города Савостьяна (С. Себастиан), а сухим путем ехать не позволяет. По прибытии в Гавр послы узнали, зачем назначена была им эта дорога: им предложили принять дары королевские; если же не примут, то в Испанию их не повезут, а пусть остаются одни в Гавре как хотят. Послы приняли подарки.