Экономисты спорят о значении этой реформы. Большинство российских экономистов считают, что именно из-за реформы 1965–1970 гг. стали самой удачной советской пятилеткой. По официальным оценкам, объем промышленного производства вырос на 50 %, а производительность труда – на треть. По оценкам западных экономистов, рост производства был более скромным – около 5 % в год. Ряд экономистов считает, что влияние реформ было незначительным и что советская экономическая система в принципе не могла быть качественно изменена. Улучшения в экономике произошли просто потому, что прекратилась разрушительная череда перестроек, а хозяйственников и колхозников на время оставили в покое.
С. Губанов. «Косыгинская реформа»: итоги и уроки // Экономист. 2004. № 4.
Ю. В. Аксютин, А. В. Пыжиков. Постсталинское общество: проблема лидерства и трансформация власти. М.: Научная книга, 1999.
5.2.2. Коммунистическая номенклатура и русское советское общество в первые годы после Хрущёва. Истоки «застоя»
Нередко годы после ухода Хрущёва оцениваются как время «неосталинизма». Но когда китайские коммунисты стали зондировать, собирается ли Политбюро осудить решения XX и XXII съездов, они услышали «нет». Политбюро нового состава несколько раз обсуждало вопрос о Сталине, и каждый раз было видно, что оно опасается трогать память о репрессиях и в то же время не может вычеркнуть память о Сталине, так как речь идет об их собственной коллективной биографии. В связи с 90-летием покойного вождя в декабре 1969 г. на Политбюро разгорелись дебаты. Суслов, Шелепин, Мазуров, Гришин, Шелест, Косыгин, Устинов, Андропов поддержали публикацию статьи в память о Сталине. «Я считаю, – сказал Суслов, – что такую статью ждут в стране вообще, не говоря о том, что в Грузии особенно ждут. Мне кажется, молчать совершенно сейчас нельзя. Скажут, что ЦК боится высказать открыто свое мнение по этому вопросу… Неправильно могут понять Солженицын и ему подобные, а здоровая часть интеллигенции (а ее большинство) поймет правильно». Подгорный возразил, что тогда «надо писать, кто погиб и сколько погибло от его рук… Сейчас все успокоились. Никто нас не тянет, чтобы мы выступали со статьей, никто не просит. Нас значительная часть интеллигенции не поймет». Кириленко добавил: «Нет такой партии в Европе, которая будет аплодировать подобного рода статье».
Брежнев первоначально стоял на этой же позиции: зачем будоражить умы, когда «у нас сейчас все спокойно, все успокоились, вопросов нет в том плане, как они в свое время взбудоражили людей и задавались нам». Но после бесед со многими секретарями обкомов партии Брежнев решил присоединиться к большинству. «Ведь никто не оспаривает, и не оспаривал никогда его (Сталина. – Отв. ред.) революционных заслуг». Статья была опубликована, но одновременно, благодаря цензуре, поток полемических заметок и воспоминаний о Сталине и сталинизме был сведен до минимума. Новая власть, устранив хрущёвские «перегибы» в десталинизации, не хотела ворошить прошлое.
Уход Хрущёва, по мнению большинства историков, ознаменовал собой полный и окончательный триумф партийно-хозяйственной номенклатуры. Брежневское руководство, несмотря на «сталинский антураж», было уже продуктом разложения тоталитаризма, приобретало олигархические черты. Генеральный секретарь «жил сам – и давал жить другим», прежде всего секретарям обкомов и руководству министерств, но также и чиновникам пониже. Лозунгом брежневского правления была «стабильность кадров» – полный контраст правлению Сталина и Хрущёва. По мнению М. Восленского, опубликовавшего на Западе книгу «Номенклатура», речь шла об оформлении закрытого правящего класса, куда было уже трудно попасть извне.
Мнение философа:
Иван Александрович Ильин в цикле статей «Наши задачи» еще в 1953 г. предрекал: