Реставрационно-восстановительные работы на разрушенных объектах шли многие десятилетия. В Новгороде они не прекращаются до сего дня и, видимо, займут еще 1–2 десятилетия. С одной стороны, это свидетельствует о традиционном пренебрежении к отечественной культуре, недостатке финансирования. С другой – о невозможности ударных темпов в области реставрации.
Патриотический подъем послевоенного времени обусловил необходимость сохранения открытых во время оккупации храмов и монастырей, в том числе и таких замечательных памятников, как кафедральные соборы в Чернигове, Пскове, Смоленске, Киево-Печерского монастыря, сохранения таких памятников древнерусской архитектуры, доставшейся СССР вместе с присоединениями 1939–1949 гг., как Псково-Печерский монастырь, крепости в Изборске и Ивангороде, Почаевский монастырь в Восточной Галиции, деревянные храмы XVII–XIX вв. в Прикарпатье, Валаамский монастырь.
В обстановке празднования 800-летия Москвы восстанавливается несколько ее важнейших памятников, создается Музей имени Андрея Рублева, единственный специализированный музей древнерусского искусства в СССР. К концу 50-х и началу 60-х гг. начинается повальное увлечение древнерусским искусством, открываются выставки многих забытых и сознательно скрытых от зрителей художников XIX–XX вв., не только «левых», но вообще гуманистических в главных тенденциях своего творчества – особенно Иванова, мирискусников.
«Оттепели» сопутствуют последующие идеологические ухищрения 1960-х гг., ставящие своей целью приближение светлого будущего. И вновь в обстановке «развернутого построения коммунизма» сокращается пространство собственно духовного наследия. Предполагается, что в будущем нет места религии и, соответственно, религиозному искусству прошлого, нет места любым художественным течениям, кроме соцреализма, о чём было заявлено с трибуны партийных съездов и при посещении знаменитой «манежной» выставки 1963 г. лично Н. С. Хрущёвым.
Некоторая легализация свободных контактов с западным миром и собственным наследием переплелась в 1950–1960-е гг. с новым витком гонений на церковную культуру, памятники храмовой архитектуры (был взорван, в частности, Софийский собор XII в. в Витебске, построенная Растрелли Сергиева пустынь под Петербургом). Продажи, но уже менее заметные и многочисленные, икон за рубеж возобновились (правда, на более короткий период, не затрагивая произведений «первого» ряда). Антирелигиозный пафос приобретал подчас комические формы: так, возникшее после очередного реставрационного раскрытия предположение о том, что на одной из створок алтарных дверей церкви Покрова в Филях 1690-х гг. под видом мученика-архидиакона иконописцем изображен молодой Петр I, вызвало к жизни статью «Известий» под красноречивым заглавием «Одним святым меньше!». Отношение к иконам выражалось в их использовании в качестве подсобного материала – музейных полок и обтянутых холстиной стендов (Дмитров), размещении их не просто «подальше от глаз», но с полной безответственностью – в подвалах для хранения дров и угля (Муром), в неотапливаемых пристройках и т. д.
Вполне обыкновенными оставались уничтожение икон в закрываемых сельских церквях и последующее приспособление храмовых зданий под зернохранилища, склады, гаражи колхозной техники и т. д. А порой из больших иконостасных икон XVI–XVII вв. делали стенки между бодучими коровами в колхозных коровниках, закрашивая их «для спокойствия» голубой масляной краской…
Свидетельство очевидца
Рассказывает реставратор К. Г. Тихомирова: «В экспедиции в самые глухие села и деревушки всегда ехали с надеждой. Бывало, заранее предвкушаешь, радуешься, а как увидишь… Даже вспоминать страшно. Заходишь в храм, а там МТС. Фресок и в помине нет. Кирпич только виден и помет на полу. А иной раз заходишь в церковь, там кучей насыпаны удобрения. И вот в этих-то стенах мы находили иногда бесценные жемчужины. За них многое готовы были отдать, только бы не пропустить, не опоздать. А опоздали чуть-чуть – и все. Перед церковью – костер. Но мы шли и шли. Часто пешком, иногда в распутицу, без гроша в кармане. Благо всегда были яйца под рукой. Реставрационный продукт запасали неукоснительно. Нечего есть – съели пяток сырых яиц, и пошли дальше».
И все же в 1960–1970-е гг. можно констатировать постепенное нарастание цивилизованных форм восприятия мира, культурного пространства и собственного культурного наследия, в том числе религиозного. В 1960 г. для посетителей был открыт Музей имени Андрея Рублева. Но перелом отношения к культурным сокровищам России в общественном сознании еще не наступил. Он произойдет в конце 1960-х гг. под влиянием «открытия» деревянной архитектуры Русского Севера (прекрасно известной специалистам во всем мире, но не Министерству культуры в СССР) и книги Владимира Солоухина – «Черные доски», посвященной забытым сокровищам древнерусского искусства.
Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР. М.; Л., 1948.
А. Аксенова. Суздаль, XX век: Страницы истории. Владимир, 2002.
В. Н. Лазарев. Искусство Новгорода. М.; Л., 1947.
Глава 2. Россия в годы «мирного сосуществования» 1964–1985 гг.
5.2.1. Переворот 1964 г. и приход к власти Брежнева. Попытки экономических реформ
14 октября 1964 г. Пленум ЦК снял Хрущёва со всех его должностей и отправил на пенсию. Причин для отставки Первого секретаря было более чем достаточно. Против него было настроено большинство народа. Крестьяне не могли простить ему ограничения на приусадебные участки. Рабочие винили его в повышении цен и трудовых расценок, ухудшении положения с продовольствием. Ученые, деятели культуры, профессиональные группы населения возмущались невежеством и грубостью Никиты Сергеевича. Военные негодовали из-за сокращений армии и флота, а также уступок американцам во время кубинского кризиса. Многие винили Хрущёва в разрыве с Китаем, в расточительной помощи странам третьего мира за счет неотложных нужд страны. По всей России ходили злые частушки про незадачливого «кукурузника».
Пародируя пушкинское стихотворение «К Чаадаеву», повсюду распевали: «Товарищ, верь, придет она – на водку прежняя цена, и на закуску будет скидка: ушел на пенсию Никитка».
Даже те, кто был благодарен Хрущёву за реабилитацию родных и близких, не могли простить Хрущёву его грубых наскоков на людей и самодурства. И всё же Хрущёв своими руками, собой уничтожил феномен тоталитарного вождизма. Коротконогий, пузатый, с безграмотной речью, он внушал раздражение, презрение, возмущение, смех – только не мистическое благоговение и ужас. Прекращение террора и снижение уровня страха, наряду с ростом массовых ожиданий, меняло умонастроение людей.
Эти перемены коснулись и номенклатурной «челяди», которая впервые за тридцать лет посмела сплотиться и свергнуть своего «хозяина». Снятие Хрущёва поддержала практически вся партийно-хозяйственная верхушка, даже те, кого он опекал и продвигал. В числе последних были А. Н. Шелепин, стоявший в 1964 г. во главе новой могущественной структуры – Комитета партийно-государственного контроля, и В. Е. Семичастный – глава КГБ. Хрущёва предали даже его старые «друзья» Микоян и маршал Малиновский. В семье Хрущёва рассказывали, что, приехав домой после отставки, Хрущёв сказал близким: «И всё-таки моя заслуга перед историей в том, что меня уже можно было снять простым голосованием».
Секретари обкомов и руководители министерств отвернулись от Хрущёва потому, что его непрестанная кадровая чехарда и сумятица реорганизаций мешали их работе и не давали им вкушать плоды власти. К тому же Хрущёв явно запутался и исчерпал свой потенциал реформатора. В ноябре 1962 г. Первый секретарь разделил партийные организации, начиная с обкомов, по производственному принципу – на городские-промышленные и сельские. Он хотел поделить даже КГБ и милицию. Ходил анекдот: обнаружив пьяного, лежащего на улице, милиционер должен принюхаться. Если пахнет коньяком – пьяного нужно отправлять домой, водкой – в городской вытрезвитель, самогоном – в сельский. Другой анекдот говорил, что следующим этапом хрущёвских реформ будет разделение министерства путей сообщения на министерство «туда» и министерство «обратно».