Сразу наметились основные политические размежевания на классические три направления – правых, левых и центристов, но со специфическими оттенками нации без территории и политиков без власти. Одни – военные круги во главе с генералом Кутеповым – стояли за сохранение организованной воинской силы, пусть и разоруженной, в надежде возобновить в любой форме военные действия против большевиков – «Весенний поход»; другие – левые кадеты, позицию которых выражала парижская газета «Последние новости», руководимая П.Н. Милюковым, – считали эту позицию самообманом, третьи – правые кадеты (берлинская газета «Руль» В. Набокова и С. Гессена и в 1925–1927 гг. парижская газета «Возрождение» П. Струве), не отказываясь от идеалов Белого движения, полагали более целесообразным вести борьбу словом и делом и не рассчитывать на весьма маловероятную западную интервенцию для освобождения России.
Размежевание коснулось и представлений о политическом строе будущей освобожденной России: одни были за реставрацию не только монархии, но и династии Романовых, другие – за восстановление монархического принципа, но в зависимости от волеизъявления народа, третьи – за республиканский строй. Разногласия проявились и в оценке большевицкой власти. Способна ли она со временем эволюционировать в демократическом направлении и, если да, то в силу каких факторов: внешних, под напором западного и эмигрантского сопротивления, или внутренних, под давлением экономических законов (так полагал П. Милюков) или возрождения национального самосознания народа и власти.
Вера в эволюцию и в то, что большевицкая власть отчасти уже является и, во всяком случае, должна стать национальной, породила целый ряд движений, призывавших к прекращению всякой борьбы с большевиками и за возвращение эмигрантов в Россию для деятельного участия в ее жизни. Первый призыв в этом духе прозвучал еще до окончания Гражданской войны в берлинском кружке «Мир и труд», возглавлявшемся профессором уголовного права В. Станкевичем, но без большого успеха.
Более широкую деятельность развило Сменовеховство, возникшее тоже в среде правоведов в Харбине и в Праге. Осенью 1921 г. в Праге вышел нашумевший сборник-манифест «Смена вех», объявивший, что патриотизм требует не борьбы с советской властью, а ее поддержки. Затем под тем же названием стал выходить еженедельник, за которым последовала в Берлине газета «Накануне», литературным сотрудником которой стал Алексей Николаевич Толстой. Лидер сменовеховцев Н.В. Устрялов в Харбине призывал эмигрантов смириться с фактами и возвращаться, чтобы восстанавливать страну. Ставя на первое место величие государства, он полагал, что большевики этой цели служат, и верил в постепенное их перерождение. Сменовеховство, в которое входили бывшие сотрудники и Керенского (кн. В. Львов) и Деникина (генерал Носков), получило сочувственный отклик на конгрессе ВКП(б) в Москве. Большинство идеологов этой одной из первых попыток создания национал-большевизма вернулись в СССР и там, через несколько лет, были истреблены большевиками. Сталин внимательно изучал идеи Устрялова и использовал их в середине 1930-х гг., разрабатывая идеологию «советского патриотизма», но его самого приказал в 1937 г. расстрелять.
Еще больший размах и резонанс получило движение евразийства, собравшее блестящие молодые интеллектуальные силы эмиграции – философа Льва Карсавина, лингвиста князя Николая Трубецкого, литературоведа князя Дмитрия Святополк-Мирского, историка Георгия Вернадского, богослова и историка Церкви – священника Георгия Флоровского, географа Петра Савицкого, юриста Николая Алексеева, музыковеда Петра Сувчинского и многих других мыслителей и ученых. Первый сборник их статей вышел в 1921 г. под названием-лозунгом «Исход к Востоку» в противовес совершившемуся исходу эмиграции на Запад. Используя систему этнолингвистических аргументов, богословские и исторические доказательства, евразийцы объявляли Россию особым миром – евроазиатским, «туранским», а западным ценностям и всем элементам русской истории и культуры, пришедшим с Запада, выносили безапелляционное осуждение. В резких, категорических выражениях они своеобразно развивали традицию эпигонов славянофильства – Данилевского, Леонтьева, Эрна, – продолжая диалог об отношении русской культуры и православных ценностей к «западному просвещению». Евразийцы признавали, что большевизм есть конечное проявление западного духа, но считали, что он совершил полезное историческое дело, разрушив петровскую «озападненную» Россию. Свой ретроспективный идеал евразийцы видели в Московском царстве. Радикальное антизападничество, психологически объяснимое как разочарованием в Западе после катастрофы Российской Империи, построенной на западных принципах государственности и культуры, так и тем, что в эмиграции почти повсеместным было убеждение, что Запад «предал» Белое движение и использовал гибель исторической России в своих корыстных интересах, обусловило эту парадоксальную уступку большевизму.