Конечно, в основе революционной борьбы лежали социальные вопросы, но в шестидесятые годы очень трудно разделить просвещение, жизнь культурную и революционную.
Положительным нововведением при Александре II было женское высшее образование (курсы проф. Бестужева-Рюмина и высшие женские курсы Герье в Москве).
Духовными вождями разночинной интеллигенции были два журнала: «Современник» Чернышевского и Добролюбова и «Русское слово» Писарева. «Современник» занимался социальными и политическими проблемами, «Русское слово» представляло тот самый нигилизм, с которым там рьяно боролся министр Толстой. Нигилисты называли себя мыслящими реалистами, они отрицали всяческие авторитеты культурной и общественной жизни. В понятие «рухляди» входили религиозные и моральные принципы, семейные путы, поэзия «стариков», скажем, Пушкина. Я думаю, собственно против Александра Сергеевича они ничего не имели, но Пушкин уже тогда был «номенклатурой», авторитетом непререкаемым, а непререкаемые авторитеты очень злят молодых. Мы как-то забываем, что все вожди шестидесятых были очень молоды. Добролюбов умер в двадцать пять лет (1861 г.), Писарев в Петропавловскую крепость попал в двадцать три года. Советский энциклопедический словарь пишет о Писареве, что он был публицист, литературный критик, философ-материалист и утопический социалист, революционный демократ и главный редактор журнала. Многовато терминов взгромоздила советская энциклопедия на его молодые плечи и ни словом не обмолвилась, что он был влюблен, и несчастливо, и в двадцать восемь лет утонул при загадочных обстоятельствах. Но все же удивительно либеральным представляется общество, которое позволило человеку в двадцать лет выпускать какой бы то ни было журнал, хотя бы «Мурзилку».
Как же случилось, что столь благополучное внешне царствование, ознаменованное важнейшими для России реформами, обнаружило в себе столь глубокие язвы? Сам Ленин, гениальный разрушитель, писал: «Если бросить общий взгляд на изменение всего уклада российского государства в 1861 г., то необходимо признать, что это изменение было шагом по пути превращения феодальной монархии в буржуазную монархию».
Иные историки пишут, что возникновение революционной ситуации в стране было ответом на реакционные, жесткие действия правительства. Думаю, что эти историки и сами себе не верят, потому что все было «прямо наоборот». Создание революционной ситуации было ответом на либеральные реформы и свободу, когда не избалованному демократией русскому обществу стало «все можно». Опьянели от свободы и пошли «хипповать» и озоровать, а доигрались до кровавых игр. Потом-то правительство стало закручивать гайки до упора, но здесь уже все в азарт вошли. Правительство начало давить всех без разбора — и либералов и революционеров, последние отвечали со всей решительностью. Историк С. Г. Пушкарев пишет: «Этой длительной борьбой двух слепых и воспользовался осенью 1917 г. третий, который имел очень острое зрение на то, что „плохо лежит“».
Однако по порядку… Манифест о свободе крестьян вызвал большое недовольство в радикальных кругах. Из XX века видно: это вообще чудо, что манифест вышел, но тогда ждали чуда куда более яркого. «Колокол» провозгласил, что крепостное право вовсе не отменено и «народ царями обманут». Крестьяне тоже были недовольны своим положением. Они ждали «полной воли», а здесь опять барщина и оброк до полного выкупа. Пошла гулять байка, что манифест — «воля подложная», настоящую «волю» помещики скрыли.
Манифест об освобождении крестьян был громоздким, сложным. Конечно, надо было объяснить народу, что к чему и почему. Иные объясняли, другие усмиряли. После опубликования манифеста Александр II, предвидя волнения, командировал во все губернии генералов и флигель-адъютантов наблюдать порядок с полномочиями «действовать по усмотрению». Случилось бурное волнение и в деревне Бездна Пензенской губернии. «Собственное усмотрение» у генерала Апраксина было — стрелять, и он открыл по бунтовщикам огонь. Много народу было убито и ранено.