Уже через неделю после воцарения Дмитрия поймали в Москве людей, которые хулили его и называли присланным королем Сигизмундом Гришкой Отрепьевым. При дознании выяснилось, что людей подбили Шуйские. Братья Шуйские были схвачены, суд приговорил их к смерти. Но новый царь заменил смерть ссылкой, а потом и вовсе вернул всех Шуйских в Москву.
Царю построили новый деревянный дворец, небольшой, но богато обставленный. Во дворце целыми днями играла музыка. Дмитрий говорил, что желает народного веселья, не запрещал ни скоморохов, ни плясок, ни карт, ни шахмат. Марина Мнишек сидела пока в Польше, требовала обещанных денег. Дмитрий деньги слал, но земли раздавать не торопился. Да и любовь его к Марине дала трещину. В ожидании свадьбы Дмитрий увлекся Ксенией Годуновой, об этом судачила вся Москва. Кончилось дело тем, что дочь Годунова постригли в монахини.
Тот, кто назвал себя Дмитрием, был хорошим царем. «Есть два способа царствовать, — говорил он, — милосердием и щедростью или суровостью и казнями, я избрал первый способ». Со страстностью юности он призывал к добру и любви. Дела в своем «Сенате» вершил толково и быстро. При всем уважении к Папе Римскому он словно забыл, что собирался переходить в католичество. Его личный секретарь был протестантом. Дмитрий задумал замириться со всей Европой, надеясь на союз с немецким императором, Венецией и французским королем Генрихом IV. Но как бы разумно ни вел себя он на троне, совершенно ясно — он был обречен. Люди, посадившие его на русский трон, отводили ему роль манекена, они намеревались властвовать сами. А здесь вот какая незадача — Дмитрий принял маскарадный костюм за подлинный и в решении государственных дел проявил полную самостоятельность.[28]
Было в чем упрекнуть самозваного царя. Иногда он вел себя легкомысленно, почти ребячливо. Он не соблюдал в чистоте русских обычаев, пренебрежительно относился к русскому укладу. Принято спать после обеда — спи, а не занимайся конными прогулками; не принято есть телятину (Церковь запрещает), так нечего подавать ее к обеду с единой целью позлить бояр. Но главная беда: свита его и поляки хозяйничали в Москве, как в собственной вотчине.
Но народ снес бы и это, мало ли он видел бед в собственной стране. Бояре осторожно, исподволь стали мутить народ. Теперь уже не говорили: мол, он не царь, а Гришка Отрепьев. Какой же он Гришка, если его мать признала? Теперь боярские люди шептали: «Царь носит немецкое платье, поста не соблюдает, он окружил себя иноземцами и разбазаривает казну, он за латынян и хочет жениться на поганой польке». Во главе заговора против Лжедмитрия встали Шуйские, к ним примкнули князья Голицын, Куракин и боярин Татищев.
24 апреля 1606 года в Москву прибыл пан Мнишек с дочерью. Въезд их был роскошен. С ними приехало две тысячи гостей. Балы, празднества. Царь без устали танцевал в своем дворце, чем несказанно оскорблял чопорность бояр. Золото лилось рекой, русское золото.
Сразу по прибытии поляки стали безобразничать. Шляхтичи и их челядь вели себя высокомерно и нагло. В пьяных разгулах они врывались в дома, приставали к женщинам, затевали драки. «Крик, вопль, говор непотребный!» — с негодованием восклицает летописец.
8 мая состоялось бракосочетание царя, после которого Марина Мнишек была коронована царицей. Царю донесли, что в городе зреет недовольство, возможен заговор. Дмитрий отмахнулся. В ночь 17 мая Василий Шуйский приказал отворить тюрьмы, выпустить преступников и вооружить их. В четвертом часу утра ударили в набат на Ильинке. На Красной площади собралось около двухсот человек, люди продолжали прибывать. Шуйский крикнул: «Литва собирается царя убить! Идти бить Литву!» Народ бросился в дома, где остановились шляхтичи и их свита. В эту ночь их было перебито великое множество, а Шуйский с заговорщиками направился в Кремль ко дворцу Самозванца. Охрана пропустила их беспрепятственно.
Когда Дмитрий понял, в чем дело, он был уже в ловушке. Все двери были заперты, а он метался по дворцу, как заяц, наконец выпрыгнул в окно. При падении он разбил себе грудь, вывихнул ногу и на какой-то момент потерял сознание. Испуганные стрельцы принесли его обратно во дворец. Царя защитил только Басманов, но был немедленно убит.
28
История с первым Лжедмитрием чем-то похожа на ту историю, что описал в романе «Принц и нищий» Марк Твен. Только конец в нашей истории чисто русский.