Выбрать главу

В-третьих, на «пломбировании», то есть ограничении контактов с немцами, настоял сам Ленин, опасавшийся обвинений в предательстве (каковые потом и будут предъявлены).

Много написано о «германских деньгах», полученных Лениным на его антивоенную деятельность. Одни авторы с уверенностью заявляют, что эти суммы большевикам выплачивались и что без подобного финансирования у них ничего бы не вышло; другие авторы столь же убежденно доказывают, что никаких «германских денег» не было.

Мог ли Ленин принять от «германских империалистов» финансовую помощь? Конечно — никаких этических сомнений у этого имморалиста не возникло бы. Он охотно использовал бы деньги одних «империалистов» против других «империалистов».

Повлияло бы такое финансирование на ход событий? Нет. Большевики были сильны не деньгами, а своей стратегией и тактикой.

Поэтому не вижу смысла углубляться в эту любопытную, но малосущественную тематику. Никаким «немецким агентом влияния» Ленин не был. Он делал то, во что верил, и заражал своей верой остальных большевиков.

С этого — с обращения в свою веру растерявшегося ЦК — вождь и начал.

Еще в дороге он составил программу действий, озаглавленную «Апрельские тезисы». Это была программа захвата власти. Большевистский вождь требовал, чтобы партия полностью разорвала не только с Временным правительством, но и со всеми «оборонцами», включая социал-демократов. Затем следовало добиться большинства в Советах, покончить с двоевластием и выйти из войны. «Не парламентарная республика, …а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов», — вот цель, которую ставил перед партией автор «Апрельских тезисов».

Ленин и Троцкий готовят переворот

3 (16) апреля швейцарских эмигрантов торжественно встретили на Финляндском вокзале, и Ленин, поднявшись на броневик, произнес какую-то речь, видимо, импровизированную, ибо текст не сохранился. Образ Вождя на броневике перед ликующей народной массой потом станет легендарным, но вообще-то ничего особенно примечательного в этом событии не было. В марте и апреле многие революционеры возвращались в Петроград, и всех встречали торжественно, причем тех, кто приехал из ссылки, намного энтузиастичней, чем эмигрантов.

Кадр из кинофильма «Октябрь» (1927)

Часть членов Бюро Центрального Комитета, руководящего органа партии, оказалась в столице раньше Ленина и кое-что уже успела сделать. Они начали выпускать партийную газету «Правда» и с помощью революционных солдат захватили особняк балерины Кшесинской, которая была скомпрометирована близкими отношениями с царским семейством.

С точки зрения партийцев, все трудные годы находившихся в России, эмигрант Ленин оторвался от реальности. Добиться большинства в эсеровско-меньшевистских Советах? Захватить власть в стране? Это представлялось всем пустыми фантазиями. На заседании Петроградского партийного комитета из 16 человек ленинскую программу при голосовании поддержали только двое. Ленину предстояло выполнить первую непростую задачу — одержать победу внутри собственной партии.

Поначалу он только этим и занимался. Не получилось в ЦК — стал агитировать в местных организациях. На низовых партийцев сильнее всего действовал аргумент о том, что лишь через большевизацию Советов можно положить конец войне, другого способа прекратить бойню не существует. В конце месяца, на всероссийской конференции РСДРП(б), куда съехались делегаты из регионов и с фронта, план был одобрен. Ленин устанавливает контроль над партией.

Но это был только первый шаг. Теперь предстояло добиться цели, казавшейся совершенно недостижимой: прибрать к рукам Советы — если не по всей стране, то хотя бы в Петрограде. Непримиримый, конфликтный Ульянов очень мало подходил для подобной деятельности. Он бы с этой задачей и не справился, если бы как раз в это время у него не появился ценный союзник. 2 мая из Америки вернулся еще один известный политэмигрант, Лев Троцкий. Если архитектором Октябрьского переворота являлся Ленин, то прорабом стал Троцкий.

Они идеально дополняли друг друга. Один был прежде всего теоретиком, стратегом, второй — практиком, человеком действия. «Если бы в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции», — скажет потом Троцкий, и это не хвастовство, а констатация факта.

Враги Владимира Ульянова часто упрекали его в трусости. Он-де всегда предпочитал находиться в безопасности — при царизме отсиживался в эмиграции, накануне Октября прятался в тихой Финляндии, во время гражданской войны не отлучался из Кремля. Да, Ленин не годился для подпольной работы, игры в прятки с жандармами, для тюрем, баррикад и сражений. Это был кабинетный революционер, но он вырабатывал идеи, умел собирать вокруг себя сильных соратников и удерживать их под контролем, что бывало очень непросто — большевики той бурной эпохи не отличались покладистостью, многие имели по всем вопросам собственное суждение. Ленину приходилось переубеждать своих товарищей, он это умел. Троцкому же Ленин доверил «боевую» часть работы — и не ошибся в выборе.

Лев Троцкий

«Троцкий» — псевдоним, взятый в шутку. Это фамилия грозного надзирателя Одесской тюрьмы, где девятнадцатилетний Лев Бронштейн сидел под арестом. При бегстве из сибирской ссылки он сделал поддельные документы на имя одесского держиморды.

Лев Давидович был человеком задорным и неугомонным. Из него так и била энергия, которой он заряжал окружающих. Выходец из обеспеченной ассимилированной еврейской семьи, он не считал себя евреем и, кажется, вообще не придавал значения национальности — только классовой принадлежности и идейной позиции. Люди для него, совершенно по-нечаевски, делились на тех, кто полезен для Мировой Революции и кто ей вреден. В этом они с Лениным были очень похожи.

В революционную работу будущий Троцкий включился в ранней юности, несколько лет провел по тюрьмам, этапам и ссылкам, бежал за границу и сразу же принял участие в эмигрантских баталиях за лидерство в революционном движении. Сначала прилепился к ленинской группе и произвел такое благоприятное впечатление на Владимира Ульянова, что тот даже попытался ввести 23-летнего юношу в редколлегию газеты «Искра». Но ленинский вождизм и сектантство скоро рассорили их, и Троцкий надолго отошел от большевизма. В течение всего дальнейшего предреволюционного периода он вел полемику с Лениным (весьма яростную, оба оппонента не привыкли стесняться в выражениях), утверждая, что большевистские методы партийного строительства приведут не к диктатуре пролетариата, а к «диктатуре над пролетариатом» и превратят общество в казарму. (Так оно, как мы знаем, потом и вышло).

Всероссийская известность к молодому революционеру пришла в 1905 году. В отличие от осторожного Ленина, вернувшегося в Россию лишь после октябрьской амнистии, Троцкий ринулся на родину сразу после «Кровавого воскресенья», с фальшивым паспортом, подпольничал, зато оказался в центре событий и стал одним из руководителей первого Петербургского совета: произносил пламенные речи, выпускал боевитую, очень популярную «Русскую газету» и в конце концов был арестован. Бежал с этапа, вновь покинул страну. В течение следующих десяти лет он опять то сближался, то расходился с Лениным. Интересы дела для обоих были важнее и прежних раздоров, и личных симпатий-антипатий. Троцкий продолжал сохранять организационную независимость, но после 1914 года в самом главном — категорическом неприятии империалистической войны — полностью совпал с большевиками.

Троцкий попал в Россию на месяц позже Ленина, потому что по дороге был интернирован англичанами (которые впоследствии очень жалели, что выпустили этого опасного человека).

В Петрограде Лев Давидович сразу оказался в самой гуще событий. Как ветерана «советского» движения и «первой революции» его кооптировали в Петросовет, где Троцкий немедленно начал наращивать свое влияние. Это был оратор от бога, очень хорошо умевший — нечастое для интеллигента качество — разговаривать с «простым народом», солдатами и рабочими. В семнадцатом году витийствовали все, народных трибунов и записных краснобаев хватало, но главными митинговыми звездами считались от Временного правительства — Керенский, от Петросовета — Троцкий. Последний обычно выступал в популярном месте массовых собраний, цирке «Модерн», за что политические враги называли его «циркачом».