День открытия действий этой следственной комиссии был днём фактического возникновения и началом расцвета политического сыска в России.
С этого момента широкой, всё более и более разливавшейся волной покатился по Руси возглас
– Слово и дело!
Возглас, неимоверно быстро приобретший себе право гражданства на Руси, вошедший в её обиход и ставший одной из особенностей русской жизни XVIII столетия.
Благодушные, патриархальные россияне скоро постигли всё грозное значение этого возгласа, и не было на Руси человека, начиная с самого захудалого бродяги и кончая обитателями боярских и даже царских палат, который не трепетал бы, заслыша эти слова.
Никто не был застрахован от действия этих слов. Какое бы ни занимал человек положение, каково бы ни было его прошлое, в смысле полнейшей безупречности, достаточно было кому угодно, хотя бы самому последнему колоднику, осуждённому за гнусные преступления, крикнуть «Слово и дело!», чтобы ни в чём не повинного, подчас уважаемого всеми человека, схватили, подвергли жесточайшим пыткам и в виде особой милости – «генерального прощения» – сослали в Сибирь, а то и вовсе насмерть забили и уморили. Ни возраст, ни пол – ничто не могло избавить от мучений человека, за которым было сказано «государево слово и дело».
Всё, что творилось ранее в стенах Преображенского приказа, ведавшего до 1718 года делами по государственным преступлениям и проступками «противным персоне Его Царского Величества», бледнеет по сравнению с застенками «Тайной розыскных дел Канцелярии» петровского времени.
Стоявшие во главе этого учреждения Пётр Андреевич Толстой и Андрей Иванович Ушаков были мастерами и любителями своего дела. Пётр знал, кому он поручал ведать таким важным и серьёзным для него учреждением. Недаром же один из современников ИАТолстого, боярин Артамон Матвеев, характеризует его как «в уме острого, великого пронырства и зла втайне исполненного».
С этими лицами – Толстым и Ушаковым – связан и в значительной степени определён характер нового учреждения первого периода.
Пётр ещё указом 25 января 1715 года широко раскрыл частной предприимчивости двери политического доноса и добровольного сыска, объявив, что "кто истинный христианин и верный слуга своему государю и отечеству, тот без всякого сумнения может явно доносить словесно и письменно о нужных и важных делах самому государю или, пришед ко дворцу Его Царского Величества, объявить караульному сержанту, что он имеет нужное доношение, а именно, о следующем:
1. О каком злом умысле против персоны Его Царского Величества или измены. 2. О похищении казны. 3. О возмущении или бунте; а о прочих делах доносить, кому те дела вручены".
Этой возможностью широко воспользовались все, кто только хотел так или иначе поправить свои дела, кто дрожал за собственную безопасность или надеялся таким путём смягчить назначенное ему за какую-либо вину наказание. Не стеснялся пользоваться ею и тот, кто хотел за что-нибудь отомстить соседу, свести с ним счёты или просто занять его место.
Собиралась ли компания подвыпивших школяров, праздновался ли шумно царский праздник, кутили ли офицеры, вели между собой душеспасительную беседу странницы-богомолки или смиренные монастырские иноки – везде раздавалось внезапно, как удар грома в ясный день: «Слово и дело!»
П.А.Толстой и А.И.Ушаков не смущались нелепостью повода и, если никакого дела в действительности не было, старались создать его, вырывая под пытками признания в таких преступных замыслах, которые никогда и не снились обвиняемому.
К каким способам прибегали судьи в застенках, чтобы добыть истину или, вернее, нужные показания, лучше всего скажет следующий документ: «Обряд, как обвиняемый пытается».
Для пытки обвиняемых в преступлениях отводится особое место, называемое застенком. Оно огорожено палисадником и накрыто крышей, потому что при пытках бывают судьи и секретарь для записи показаний пытаемых, в силу указа судьи должны скрепить записи секретаря своими подписями, не выходя из застенка.