Хозяйственно отсталой стране пришлось строить заводы, фабрики и железные дороги. Но на все это требовались деньги. Вся тяжесть упала на мужика. В деревню ринулись новые -народившиеся дельцы, да и вчерашний крепостник драл семь шкур, переводя полученный от крестьян продукт в деньги, а те вкладывая в облигации, акции и т. п.
В поэме Некрасова «Современники» — картина тех лет:
Общество пестрое: франты, гусары,
И генерал, и банкир, и кулак...
Сидели тут важно в сознании силы
Зацепа и Савва, столпы-воротилы,
Зацепа был мрачен, а Савва сиял.
Тут были банкиры, дельцы биржевые
И земская сила — дворяне степные.
Тут было с десяток менял,
Сидели тут рядом тузы-иноземцы:
Остзейские, русские, прусские немцы,
Евреи и греки, и много других...
А эти строки Некрасова будто из нынешнего дня:
Грош у новейших господ
Выше стыда и закона:
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона.
Бредит Америкой Русь,
К ней тяготеет сердечно.
Шуйско-Ивановский гусь
— Американец?.. Конечно!
Что ни попало — тащат!
Наш идеал,— говорят,—
Заатлантический брат:
Бог его — тоже ведь доллар...
Реакция революционеров на происходящее последовала незамедлительно. Михаил Бакунин в брошюре «Наука и насущное революционное дело» пишет: «Народу нужна земля, вся земля; значит, надо разорить, ограбить и уничтожить дворянство, и теперь уже не только одно дворянство, но и ту довольно значительную часть купечества и кулаков из народа, которые, пользуясь новыми льготами, в свою очередь, стали помещиками, столь же ненавистными и чуть ли не более притеснительными для народа, чем помещики стародавние».
П.Ткачев восклицал в 1875 г: «Пришло время ударить в набат! Смотрите! Огонь «экономического прогресса» уже коснулся коренных основ нашей народной жизни. Под его влиянием уже разрушаются старые формы нашей общинной жизни, уничтожается самый принцип общины, долженствующий лечь краеугольным камнем того общественного будущего строя, о котором все мы мечтаем... На развалинах перегорающих форм нарождаются новые — формы буржуазной жизни; развивается кулачество, мироедство, воцаряется принцип индивидуализма, бессердечного, алчного эгоизма».
После убийства шефа жандармов Мезенцева террорист Степан Кравчинский издал за границей брошюру под названием «Смерть за смерть». В ней проводится интересная мысль: революция борется собственно не с правительством, а с буржуазией. Правительство не должно вмешиваться в эту борьбу, и если оно это все же делает, становясь на сторону буржуазии, то получает удары, предназначенные буржуазии.
Кравчинский не понимал, что помещичья Россия и принадлежащий ей правительственный аппарат защищали не буржуазию, а себя.
* * *
Имя Нечаева мы впервые встречаем при знакомстве с нефедовским кружком, где он только начинал впитывать революционные идеи. Процесс 1866 г. не коснулся его, и уже через два года Нечаев становится заметным в кружковой среде. В конце 1868 г. он вольнослушатель Петербургского университета и преподаватель приходского училища.
В эту пору развертывается притихшее было студенческое движение: организовываются землячества, кассы взаимопомощи. На примере воззвания студентов видны устремления молодежи:
«Мы, студенты медицинской академии, технологического института, земледельческой академии, желаем:
1. Чтобы нам предоставлено было право иметь кассу, то есть помогать нашим бедным товарищам.
2. Чтобы нам предоставлено было право совещаться о наших общих делах в зданиях наших учебных заведений.
3. Чтобы с нас снята была унизительная полицейская опека, которая с ученической скамьи налагает постыдное клеймо рабства.
Начальство на наши требования отвечает закрытием учебных заведений, противозаконными арестами и высылками. Мы аппелируем к обществу. Общество должно поддерживать нас, потому что наше дело — его дело. Относясь равнодушно к нашему протесту, оно кует цепи рабства на собственную шею. Протест наш тверд и единодушен, и мы скорее готовы задохнуться в ссылках и казематах, нежели задыхаться и нравственно уродовать себя в наших академиях и университетах».
Как видите, требования студентов довольно невинны. Нечаев, посещая студенческие кружки, убеждал, что «студенческое движение нужно сделать политическим, производящим шум в обществе, вызвать к студентам сочувствие. Брожение среди студентов нужно неизменно поддерживать, организуя их в кружки для осуществления тенденций «Народного дела».
Нечаев в то время зачитывался книгой Буонаротти о заговоре Бабефа, Карлейлем с его идеализацией героев и их роли в истории, изучал декабристов.
Он говорил студентам:
— Всякий честный человек должен бросить ученье и идти в народ, чтобы быть ему полезным; развития для этого не нужно; нужно только желание помочь народу, потому что есть люди более развитые, которые уже будут управлять действиями менее развитых.
Себя Нечаев, очевидно, видел в числе первых. В его разгоряченном воображении рисовались многочисленные организации по всей России, подчиняющиеся ему, дрожащие от ужаса вельможи, решительные преобразования империи. Нечаев рассчитывал организовать студентов и через них поднять народ.
Он говорил:
— Революция неизбежна и является единственным исходом, ибо правительство одной рукой открывает школы, а другой не допускает окончивших университет к преподаванию в них.
Нечаев, этот «худенький, маленький, нервный, вечно кусающий свои изъеденные до крови ногти молодой человек с горящими глазами, с резкими жестами» неутомимо ходит по студенческим группам, развертывая свои планы. Но безалаберные студенты организовываться в стройную революционную партию не желали, хотя нечаевские планы были грандиозны. Конечной целью его была социальная революция, а единственным средством достижения этой цели — революция политическая.
Нечаев утверждал в своей программе:
«Мы должны стараться создать возможно большее количество революционных типов, развить в обществе сознание необходимости и возможности революции, как единственного средства для достижения лучшего порядка вещей, и заботиться об устройстве революционной организации. Мы должны распространять известного рода листки в известном духе, устраивать сходки и частные протесты, как предварительную пробу, как практический прием для выработки революционных типов, наконец, как средство сближения между собою отдельных лиц и многочисленных разрозненных кружков, вербовать людей, стараться вступить в сношения с европейскими революционными организациями и поддерживать постоянную связь с ними...»
Всеобщее восстание Нечаев планировал на весну 1870 г. , «потому что этот год поставит народу много серьезных и близких вопросов; в случае неудачи восстания в центрах, летнее время будет благоприятствовать сепаративно войне на Волге и по Днепру и укрывательству народа целыми массами в лесах».
Желая поднять свой авторитет в глазах студенчества, Нечаев решается на мистификацию. Сколько их будет еще! Его путь через невинную кровь, обман начался.
В конце января 1869 г. Нечаев зашел к своей сестре, жившей у Томилиной, и сказал, что его вызывает начальник секретного отделения. Возможен арест. Действительно, на другой день Нечаев исчез. К Томилиной прибежала девочка-подросток Вера Засулич и принесла записку, полученную по почте: «Идя по мосту, я встретил карету, в какой возят арестованных, из нее выбросили мне клочок бумаги, и я узнал голос дорогого для меня человека: если вы честный человек, доставьте это, я спещу исполнить и, в свою очередь, прошу вас, как честных людей, сию минуту уничтожить мою записку, чтобы не узнали меня по почерку. Студент».
На другой записке от Нечаева, вернее, на грязном клочке бумаги красным карандашом было написано:
«Меня везут в крепость; не теряйте энергии, друзья-товарищи, хлопочите обо мне. Даст Бог — свидимся».
Нечаева с Томилиной тотчас отправились на поиски. Они обошли всевозможные полицейские и тюремные инстанции. О Нечаеве там не слышали. Достучались даже до Петропавловской крепости. Ее комендант заверил, что такого заключенного у него нет. Сам шеф жандармов Мезенцев поклялся, что в его ведомстве Нечаева не было.