Ваша речь не принесет тех результатов, которых вы ожидаете,— сказал князь Пуришкевичу.— Государь не любит, когда давят на его волю, и значение Распутина, надо думать, не только не уменьшится, но, наоборот, окрепнет, благодаря его безраздельному влиянию на Александру Федоровну, управляющую фактически сейчас государством...
― Что же делать?
—Устранить Распутина,— медленно проговорил Юсупов.
Пуришкевич покивал головой:
― Хорошо сказать, а кто возьмется за это, когда в России нет решительных людей, а правительство, которое могло бы это выполнить само, держится Распутиным и бережет его, как зеницу ока.
― Люди в России найдутся, и один из них перед вами.
Так образовался заговор, участниками которого стали, кроме Пуришкевича и Юсупова, великий князь Дмитрий Павлович, оба сына великого князя Александра Михайловича, братья жены Юсупова. Пуришкевич привлек доктора Лазаверта, начинившего пирожные ядом.
Распутин очень заинтересовался молодой петербургской красавицей-графиней Юсуповой. Из-за нее он и выбрался в дом к Юсупову.
Итак, была приготовлена комната в таком виде, будто дамы только что выбежали, испугавшись Распутина; пирожные и мадера полны цианистого калия. Завели граммофон. Юсупов и Лазаверт привезли в автомобиле Распутина. Юсупов стал развлекать гостя, а остальные затаились наверху. Шли минуты. Ничего не происходило. Вышел Юсупов:
—Представьте, господа, ничего не выходит, это животное не пьет
и не ест, как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства. Что делать?
Дмитрий Павлович пожал плечами:
― Возвращайтесь, Феликс, обратно, попробуйте еще раз...
Прошло полчаса. Вдруг послышалось хлопанье пробок.
― Пьют,— прошептал Дмитрий Павлович.— Теперь недолго.
Шли минуты. Опять вышел Юсупов:
—Невозможно! Он выпил две рюмки с ядом, съел несколько пирожных, и — ничего, решительно ничего. Ума не приложу, как нам быть, тем более что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго...
Решили Распутина застрелить. Несколько револьверных выстрелов Юсупова — и все было кончено.
Теперь нужно было вывезти тело.
Пока заговорщики обсуждали что и как, Распутин очухался.
Пуришкевич увидел его уже бегущим по двору к воротам. Собаки подняли страшный лай, пытаясь вцепиться в «старца». Пуришкевич побежал за ним и выстрелил несколько раз. Распутин упал и задергал головой. Он лежал на снегу, скребя его руками, пытаясь ползти. Ему связали ноги и руки и выкинули из автомобиля в реку близ Каменного острова.
Заговорщики добрались по телефону до министра юстиции и, приехав к нему в половине седьмого утра, объявили об убийстве ими Распутина.
Могилу «старца» обнаружили в 1917 г. под строющейся часовней в Царском Селе. Толпа вырыла гроб, и в грузовике его перевезли в Петроград. Там гроб думали ночью зарыть у Выборгского шоссе, но солдаты, случайно узнавшие что к чему, разожгли огромный костер и, вытащив тело, бросили его в огонь.
Позже А. Керенский скажет знаменательную фразу: «Без Распутина не могло появиться Ленина».
Пуришкевич, борясь с большевиками, умер в 1920 г. на юге России от тифа.
Князь Феликс Юсупов скончался в преклонном возрасте под Парижем, почти нищим. Он подал иск к кинокомпании по поводу фильма «Распутин, безумный монах» и выиграл около трехсот тысяч долларов. Потом Юсупов пытался проделать то же с нью-йоркской телекомпанией, но проиграл. Неудачное вложение денег разорило его.
Великий князь Дмитрий Павлович после убийства был удален в Персию, в 1926 г. женился на богатой американке и стал торговать шампанским. Скончался в Швейцарии в 1941 г. в возрасте 50 лет.
У Распутина было две дочери. Старшая еще была жива в 1970-х годах. Она уехала из России и стала укротительницей львов.
* * *
Из газет 1925 г.:
«В Киеве арестован ряд провокаторов и охранников. Вот одна из наиболее ярких фигур — подполковник Киевского губернского жандармского управления Кринский, имеющий солидный послужной список. В 1903 г. Кринский вступил в отдельный корпус жандармов. До 1910 г. по его вине произошло множество арестов. Он разгромил бундовскую организацию в Бердичеве. В 1906 г. им арестовываются 30 человек бундовцев, из них 15 отправляется в Сибирь. С еще большей энергией он в 1907 г. опять громит организацию, арестовав снова 30 человек, причем 25 товарищей было отправлено в Сибирь. Им же раскрывается подпольная типография бундовцев. В 1905 г. Кринским были разгромлены социал-демократическая организация «Искра» в Бердичеве и группа эсеров. В 1905 г. он устраивает кровавую баню рабочим, вышедшим на улицы Бердичева протестовать по поводу расстрела лодзинских рабочих. Только за один 1905 г. им было посажено в тюрьму до тысячи человек. В 1906 г. им была раскрыта организация анархистов, часть из них пошла на виселицу, часть — на каторгу. Арестованный ГПУ Кринский сознался в целом ряде преступлений, совершенных им.
Другая фигура, как будто необычная в таких делах — раввин города Сквиры Киевской губернии Ямпольский. Раввином он состоял с 1887 г. до революции. Просвещая свою паству, он вместе с тем сотрудничал с жандармским полковником Лопухиным и сквирским исправником. Ямпольский освещал работу Бунда и сионистов. Им же была выдана бундовская организация во главе с Бодером в 1905 г. В архивах жандармского управления имеется ряд докладных записок этого раввина, в которых он вместе с выражением верноподданических чувств сообщает об известных ему еврейских организациях. В жандармском архиве обнаружен также ряд донесений за его личными подписями. В преступлениях своих Ямпольский сознался.
Сын управляющего одного из сахарных заводов В. Ф. Габель, в бытность свою студентом Киевского политехнического института, вошел в партию социалистов-революционеров. В связи с работой военной организации партии и восстанием 1907 г. Габель был арестован и Киевским военно-окружным судом осужден на 2 года и 8 месяцев каторжных работ, с последующим поселением в Сибири. Срок каторги Габель отбывал в Смоленской каторжной тюрьме. Здесь он являлся одним из каторжан, ведавших сношениями с волей через тюремных служащих — фельдшера и писаря. Секрет этих совершенно конспиративных сношений состоял в особом способе проявления написанного химическими чернилами. Способ этот был, конечно, известен Габелю, и вот он, дабы снискать благорасположение к себе царской охранки, выдал его смоленским жандармам, в результате чего тюремные сношения политических заключенных с волей прекратились, в городе произведены были повальные обыски, а по отношению к некоторым каторжанам тюремщики приняли «исправительные меры». По вине Табеля последовал провал смелого плана побега группы политзаключенных. Помимо того, Габель сообщил охранке ряд сведений, имеющих отношение к покушению на графа Воронцова-Дашкова, убийству на воле провокатора и прочее. С этого момента карьера Габеля как полезного деятеля охранки была обеспечена. На место ссылки в Иркутск он прибыл уже как секретный сотрудник охранного отделения и в течение 1911— 1913 гг. за плату выполнял ответственные поручения иркутского жандармского управления, освещая деятельность различных революционных организаций. Пришел 1917 год. Габель — «старый революционер». Он тщательно скрывает свое прошлое провокатора, выпячивая на первый план революционные заслуги — каторгу, ссылку. Вплоть до ареста он занимал ряд ответственных постов в Иркутске и Красноярске, где был директором Всекобанка. Все это установлено губернским судом, приговором которого Габель приговорен к высшей мере социальной защиты — расстрелу».
* * *
Обратимся к воспоминаниям наркома А. Луначарского: «20 июня 1918 года тов. Володарский, находившийся на Обуховском заводе, телефонировал Зиновьеву, что считает необходимым крайние усилия, чтобы уговорить обуховских рабочих не идти на столкновение с Советской властью, и для этого просил Зиновьева приехать на завод самому. Володарский хотел подождать Зиновьева на заводе. Тов. Зиновьев попросил меня поехать с ним вместе. Я, как и товарищ Зиновьев, пользовался некоторой популярностью среди петроградских рабочих. Однако нас не слушали, кричали, причем, конечно, делала это не масса, а при попустительстве ее (как я уже сказал, несомненно, враждебно к нам настроенной) кучка крикунов и смутьянов. Против нас, при поддержке этой кучки, выступали меньшевики и эсеры с самыми наглыми речами. Володарского на заводе мы не застали, он уже уехал. После того как мы полтора часа уговаривали рабочих не нервничать и верить в твердость пути, по которому идет Советская власть, мы уехали и по дороге в селе Фарфоровом узнали, что Володарский убит».