Если на эшафоте Пестель, Рылеев и Муравьев жали, прощаясь, друг другу руки и поддерживали ослабевшего Бестужева-Рюмина, Каховский и здесь стоял одинокий, никому, кроме палача, на свете не нужный.
До декабрьских событий заговорщики не отличались твердостью в своих религиозных убеждениях. Более того, некоторые из них были атеистами, а Лунин, например, принял католичество. Они в основном следовали идеям тогдашней Франции, относясь к православию легкомысленно, считая религию уделом умственной косности. Борьбу с православной церковью они даже поставили своей целью, наравне с борьбой антимонархической, полагая, что церковь освящает крепостничество. Рылеев сочинил песню, которую они пели после совещаний: «Первый нож — на бояр, на вельмож, второй нож — на попов, на святош».
Совершенно другими стали декабристы после своего осуждения. Одиночное заключение и тяжелая работа на каторге заставили их посмотреть на жизнь иначе. Многие поняли, что без веры в Бога человеческая жизнь не имеет смысла. Трубецкой, уже седой и согбенный старик, говорил: «Каторга была вторым крещением, обратившим нас в христианство, а учение Христа облегчало наши страдания; мы научились от него безропотно терпеть...»
У Каховского времени обратиться к Богу не хватило.
* * *
Россия примеряла на себя и «полицейский мундир» Петра I, и «шляхетский кафтан» Екатерины II, и военного образца «бюрократический вицмундир» Николая I.
К середине XIX в. стало ясно, что крепостной строй тормозит промышленное развитие страны. Капиталы почти не получали промышленного употребления, а накапливались в банках. Назревала смена натурального хозяйства меновым. Торговый сбыт земледельческих продуктов поднимал стоимость земли; малопроизводительный крепостной труд, вознаграждаемый земельным наделом, был земледельцу не в радость. Все явственнее звучала мысль о замене крепостного труда вольнонаемным. Необходимость крестьянских реформ была очевидной. По крестьянскому вопросу высказались все общественные группы. Отмена крепостного права в феврале 1861 г. явилась эпохальным событием.
Проведена была реформа суда — на началах отделения судебной власти от административной, гласности судопроизводства, введения института присяжных заседателей.
Был издан новый университетский устав, предполагавший самоуправление, отменена предварительная цензура для более объемистых книг и некоторых повременных изданий.
Россия и в дореформенную пору была богата разными кружками, а в 60-е годы их стало намного больше. Состояли они в основном из молодежи. В Москве выделялись два кружка — нефедовский и ишутинский, первый как типичный кружок самообразования, второй как политический, давший русскому терроризму человека, оставившего по себе в истории плохую память. Речь идет о Каракозове.
Чем же различались эти кружки? Анонимный автор очерка «Московский университет в 60-х годах» рассказывает:
«Лишенные права сходок, студенты образовали кружки. Цель их была саморазвитие посредством чтения и бесед. Каждую субботу собирались у кого-нибудь из членов кружка человек двадцать, слушали рефераты о том, что прочлось кем-нибудь из членов замечательного за неделю. Затем начинались прения при разливанном море чая с копеечными сухарями. О спиртуозных напитках в нашем кружке не было и помина, даже о пиве. Читали книги преимущественно серьезного содержания: исторического, философского, социального. Нашими излюбленными авторами были: Спенсер, Дарвин, Милль, Конт, конечно, в переводах. Учение Огюста Конта нам излагали в своеобразных рефератах студенты, знавшие французский язык и ходившие для чтения его в Румянцевскую библиотеку. Политикой студенты тогда не занимались. Беллетристикой мало интересовались, хотя делалось исключение для Щедрина, Достоевского. Сильные споры между нами возбуждал роман «Преступление и наказание», но самое большое впечатление произвел роман «Что делать?» Чернышевского. Рахметов был нашим идеалом. Кружок, к которому я принадлежал, назывался нефедовским, потому что душой его был теперь уже умерший этнограф Ф. Д. Нефедов. Осенью 1865 года он ввел в этот кружок своего земляка (сам он из Иваново-Вознесенска). Новый член был сын дворового человека графа Шереметева; ему было лет 18; при невзрачной фигуре глаза его блестели незаурядным умом, хотя манеры были угловаты. Готовясь в уездные учителя, он жил у Нефедова, посещал в качестве стороннего слушателя университет, отличался сдержанностью, редко вмешивался в разговоры на кружковых собраниях.
Любознательность и скромность вызывали симпатию к нему. Затем по выдержании экзамена, он уехал в Петербург, где получил место учителя в одном из городских училищ. Через три года этот скромный юноша стал героем нашумевшей в России и Европе трагедии: новый член, введенный в наш кружок Нефедовым, был Нечаев».
Это пример типичного кружка самообразования в XIX в. Иной характер носили собрания ишутинцев.
«Бабушка русской революции» Е. Брешко-Брешковская рассказывала:
«Задолго до выстрела Каракозова в Московский университет поступила группа юношей из Пензенской, Владимирской и других подмосковных губерний, рано окончивших гимназии, даровитых и решительных. Многие из них были детьми богатых помещиков, имели в Москве родных и знакомых с видным общественным положением и могли сразу же войти в широкие сношения с либеральными слоями общества. Они строили грандиозные планы: как и чем служить великому делу образования народа, страны. Одни готовились строить и открывать школы и идти учить в них, другие заводили библиотеки, третьи пытались обратить свои земли в образцовые хозяйства...
Тем большего внимания заслуживает молодая московская группа, сознавшая всю недействительность реформ и решившая составить из себя революционное ядро для постепенного образования партии, могущей вступить в борьбу...»
Главной задачей кружка ставится пропаганда в народе. Но начинаются споры: одни допускают только мирную пропаганду и медленную подготовку народа к социалистическому перевороту с помощью кооперативных организаций и широкого распространения просвещения, другие видят успех лишь в политической борьбе и наиболее успешной ее формой считают террористическую деятельность.
Ядром, о котором говорит Брешко-Брешковская, был составлен проект общества, названного «Организацией».
Согласно проекту, в Москве учреждалась центральная агентура из нескольких человек, каждый вел свою работу: сносился с поляками или набирал новых членов, поддерживал контакты с периферией, рассылал литературу и пр.
В провинции члены общества должны были организовывать отделы с такими же функциями по отношению к сельским агентам. Члены организации — учителя пропагандируют среди крестьян идею ассоциаций.
Конечной целью была революция с национализацией земли, заводов.
Уже начались переговоры о покупке ваточной фабрики в Можайском уезде для устройства кооперативного предприятия. Всерьез обсуждались способы освобождения сосланных в каторжную работу Чернышевского и Серно-Соловьевича. Члену общества Страндену, назначенному на это дело, были добыты яды и разные наркотические вещества, чтобы отравлять и усыплять стражу. Чернышевский, по замыслу заговорщиков, должен был возглавить революционный журнал. Другой член общества приобрел шрифт для будущей подпольной типографии. Добыть денег решили, убив купца Серебрякова и ограбив почту. Юный член общества Федосеев хотел отравить своего отца, чтобы капиталы пустить на дело революции.
Сторонников крайних действий, правда, было немного. Выделялся из них Ишутин.
Та же Брешко-Брешковская вспоминает:
«Хотя старше других,— ему было около 25 лет,— он горячился и увлекался, как юноша. Работа кипела в его руках. Знакомства приумножались, революционная атмосфера сгущалась, вопросы ставились решительнее и острее...»
В 1865 г. Ишутин ездил в Петербург, где узнал от литератора Худякова о существовании Международного общества рабочих и некоем европейском революционном комитете, рекомендующем в интересах революции убийство царских особ и членов правительства. Такими идеями загорелось всего несколько человек — они, обособившись, получили от своих товарищей насмешливое прозвище: организация «Ад».