Летом Михаил Горбачев дал согласие на программу экономической реформы, названную «500 дней». Входивший в Президентский совет академик Шаталин, экономический советник Григорий Явлинский, ряд других экономистов-рыночников подготовили план реформы, рассчитанный на 500 дней: в первый день делается это, в 100-й следующее и т.д. На 500-й день - итог: реформа, оздоровление советской экономики. У плана были противники, его критиковали и за чрезмерность реформ, и за их недостаточность. Никто не узнает подлинную ценность «500 дней», ибо Горбачев неожиданно от программы отказался.
Подменой экономической реформы становится проведенное в январе 1991 г. решение конфисковать 7 млрд. рублей, изъяв из обращения 50-и 100-рублевые купюры. Советские граждане восприняли акцию, как грабеж.
Незадолго до «павловского грабежа» /по имени министра финансов Валентина Павлова, проведшего конфискацию/, Горбачев сменил министра внутренних дел, дав советским гражданам еще одно предупреждение. Вадим Бакатин, имевший репутацию демократа, был заменен бывшим председателем КГБ Латвии, затем секретарем ЦК КПСС
[418/419]
Борисом Пуго. В декабре 1990 г. Валентин Павлов становится премьер-министром, а в январе 1991 г. внутренние войска, подчиненные Борису Пуго, устраивают кровавую резню в Вильнюсе. Горбачев, как и после событий в Тбилиси объявляет, что ничего не знал, ни к чему непричастен.
Реализуя вторую цель внутренней политики, генсек и президент включает так называемый «ново-огаревский процесс». В Ново-Огареве, подмосковном имении Горбачева, он собирает представителей республик для того, чтобы в келейной обстановке обсудить проект договора, определяющего будущие отношения в СССР. На первое совещание, в апреле, собираются представители 9 республик. Главный козырь Горбачева - альянс с Борисом Ельциным на базе формулы: «суверенные государства в рамках нового союза». Участников совещания не смущает противоречивый, взаимоисключающий характер понятий, составляющих формулу. Каждый преследует собственные интересы -Горбачев желает только одного: сохранения Союза в любой форме, которая позволит ему удержать власть.
Политика Горбачева не получает одобрения в стране: ею недовольны все. Неприязнь к отцу «перестройки» - единственное чувство, объединяющее всех советских граждан. Оно объясняется не только неуклонно снижающимся жизненным уровнем, нарастающим экономическим хаосом, пренебрежением важнейшими проблемами, но также туманностью подлинных целей «перестройки», недоверием к лидеру, совершенно оторвавшемуся от реальности. Горбачеву отказывают в поддержке демократы, не простившие ему измены - внезапного поворота «направо».
Горбачеву отказывают в поддержке силы, на которые он твердо рассчитывал: КГБ, армия, внутренние войска. В июне 1991 г. председатель КГБ Владимир Крючков в присутствии маршала Язова и Бориса Пуго делает доклад на закрытом заседании Верховного совета СССР. Крючков обвиняет Горбачева в невыполнении им функций президента, обязанного защищать единство и безопасность СССР. Председатель КГБ говорит о заговоре «иностранных спецслужб, руководимых ЦРУ», констатируя, что горбачевская политика
[419/420]
демократизации точно соответствует стратегии американской разведки.
Внешняя политика Михаила Горбачева могла вызывать недоумение. Восхищение Запада, видевшего в Горбачеве государственного деятеля, который остановил «холодную войну», освободил закабаленные страны восточной и центральной Европы, вывел войска из Афганистана, не разделялось согражданами президента-генсека. Одни обвиняли его в том, что он погубил империю, плод пота и крови поколений русских людей. Другие, согласные с необходимостью вернуться в свои границы, «сосредоточиться», упрекали Горбачева в том, что он слишком дешево, а иногда бесплатно, подарил Западу все, что тот хотел. Иногда недоумевали и на Западе. Согласие Горбачева на объединение Германии и ее принадлежность к НАТО было дано во время встречи на высшем уровне в Вашингтоне /31 мая-2 июня 1990/. Оно было полной неожиданностью для Буша, ибо Горбачев до этого категорически возражал против вхождения объединенной Германии в атлантический военный союз. Не меньшим сюрпризом уступка Горбачева была для министра иностранных дел Шеварднадзе и военного советника маршала Ахромеева: они узнали о согласии Горбачева одновременно с президентом США.
Приоритет внешней политики в стратегии горбачевской «перестройки» объяснялся расчетом Горбачева на получение от Запада экономической и моральной поддержки. Изобретатель «нового политического мышления» ожидал, что Запад даст ему не только кредиты и технологию, необходимые для увеличения эффективности советской экономической модели, но также престиж выдающегося государственного деятеля, который он потерял на родине. Значение, которое Горбачев придавал своему «имиджу» за рубежом, сделало необходимым, с его точки зрения, превращение внешней политики в сферу исключительных интересов генсека - президента. Ни Политбюро, ни министерство иностранных дел не посвящаются во внешнеполитические планы Горбачева. Все успехи он записывает на свой счет, во всех неудачах обвиняет своих противников.
[420/421]
С начала 1991 г. целью Горбачева становится приглашение на встречу «Большой Семерки», которая должна собраться в Лондоне в июле. Он рассчитывает получить там все необходимое для продолжения «перестройки», которая находится в полном тупике после того, как была отвергнута программа «500 дней». Его уверенность в благосклонности Запада была основана на, казалось бы, неопровержимой логике: после встречи на Мальте Буш питает личную горячую симпатию к советскому лидеру; поведение СССР во время войны в Заливе, хоть и было иногда двусмысленным, оставалось в главном проамериканским; Гельмут Коль и Маргарет Тэтчер полностью поддерживали убеждение Буша, что есть только одна альтернатива: Горбачев или хаос.
Страхи Запада усилились после 12 июня, когда Борис Ельцин был избран президентом России. В отличие от Горбачева Ельцин был избран всенародным голосованием. Двоевластие в Москве приняло форму прямой конфронтации. Было забыто совсем недавнее прошлое, когда казалось опасным критиковать Горбачева, ибо считалось, что кроме него никого нет.
Как говорилось в то время: иного не дано. Борис Ельцин стал альтернативным лидером. Все более частые манифестации в Москве - после запрещения в марте демонстрации, которая тем не менее состоялась, их разрешали - собирали противников Горбачева и сторонников Ельцина. Михаил Горбачев ведет одновременно две политики. Внутри страны он пробует показать кулак: КГБ получает особые полномочия, дающие право контроля в области экономики, в том числе распределения иностранной помощи. Для Запада он пытается склеить нечто вроде либеральной экономической программы, в надежде представить ее в Лондоне. Противоречивость, неясность тактики Горбачева Позволяла расценивать ее одновременно как демократическую и консервативную. Знаменитый крик Эдуарда Шеварднадзе на съезде советов в декабре 1990 г. «Диктатура наступает!» можно было понять по желанию, как предупреждение против потенциальной диктатуры «правых», либо как предупреждение против диктатуры Горбачева.
[421/422]
Первый шаг президента России - поездка в Вашингтон - продемонстрировал желание «первой из равных» вести самостоятельную политику и подтвердил нарастающий хаос в Советском Союзе. Настоятельные просьбы Горбачева увенчались успехом: он был приглашен в Лондон. Не как полноправный участник, но как милый гость. Длинный, туманный, запутанный доклад генсека-президента подтвердил его некомпетентность в экономических вопросах /он говорил например, о необходимости помощи в размере 100 млрд. долларов, не уточняя как, когда и на что/, подтвердил отсутствие программы. Президент Буш, начавший менять мнение о своем советском друге и его способности навести порядок в стране, убедил участников встречи в Лондоне отказать Горбачеву в массивной финансовой и экономической помощи.