Фон Виллах кашлянул.
– Вот именно, везение и терпение. Парень, ты понимаешь, во что собираешься ввязаться? У вас почти не будет времени на сон, вам придется постоянно быть начеку. Ведь ты собираешься вести партизанскую войну. Хватит ли у тебя сил? И выдержат ли солдаты, которых вы выберешь? К тому же нельзя упускать из виду летучие машины…
– Нам нужно лишь следить за их разведчиками, – ответил Хоукмун. – Потому что мы будем наносить удары и исчезать раньше, чем они успеют поднять в воздух основные силы. Ваши люди знакомы с местностью, знают, где лучше спрятаться.
Боженталь поджал губы.
– Есть и еще одна забота. Они не удаляются от реки, потому что по воде идут их обозы. По воде они перевозят провизию, запасных лошадей, боевые машины, орнитоптеры – именно поэтому они так стремительно продвигаются. Как заставить их расстаться с баржами?
Хоукмун минуту подумал и усмехнулся.
– На самом деле ответить на этот вопрос нетрудно. Слушайте…
На следующий день Дориан Хоукмун ехал через болото вместе с леди Иссельдой. После его выздоровления они много времени проводили вместе, и его привязанность, которую он старался не выказывать, становилась всё сильнее. Иссельда же, не зная о мечтах Хоукмуна, отчасти досадовала, что тот держится с ней столь ровно, не проявляя ни малейшего оттенка симпатии. Могла ли она хотя бы предположить, что причиной тому – не равнодушие и холодность, а ясное понимание того, что в любой миг дня или ночи он может превратиться в бессмысленное, едва ковыляющее существо, лишенное всего человеческого. Осознание, что если сила Черного Камня разрушит выстроенные графом Брассом преграды, то в следующий миг его разум будет разорван в клочья.
Потому Хоукмун не говорил Иссельде, что полюбил ее, хотя именно любовь вывела из сонного оцепенения его глубинное сознание, а граф Брасс только поэтому сохранил ему жизнь. Девушка же, со своей стороны, была слишком застенчива, чтобы самой заговаривать о любви.
Они вместе скакали через болота, проносясь по едва заметным гатям через топи и заводи и чувствуя, как ветер бьет в лицо и дергает за плащи. Они распугивали куропаток и уток, которые с возмущенными криками поднимались в небо, тревожили белых быков с их коровами, проносились по длинным пустынным пляжам, о которые разбивался с брызгами холодный прибой под тенью сторожевых башен. Они хохотали в лицо низким тучам; и конские копыта выбивали рытвины в песке, пока наконец всадники не остановили скакунов, чтобы поглядеть на море и поговорить, перекрикивая песню мистраля.
– Боженталь сказал, что ты уезжаешь завтра, – прокричала Иссельда, и ветер на мгновенье ослабел.
Вдруг наступила тишина.
– Да, завтра. – Хоукмун поднял на нее печальный взгляд и сразу же отвернулся. – Завтра. Но я скоро вернусь.
– Не позволяй себя убить, Дориан.
Он ободряюще улыбнулся ей.
– Кажется, мне не судьба погибнуть от рук гранбретанцев. Иначе я бы уже несколько раз умер.
Она начала что-то отвечать, но тут ветер снова взревел и, подхватив ее волосы, бросил в лицо. Хоукмун, наклонившись, чтобы убрать пряди, ощутил под рукой нежную кожу. Более чем когда-либо ему хотелось обхватить ладонями ее лицо и коснуться губами губ. Девушка сомкнула пальцы на его запястье, задержав руку в своей, однако он мягко высвободился и развернул лошадь, направив ее прочь от моря в сторону замка Брасс.
Тучи неслись по небу над гнувшимся камышом и подернутыми рябью озерами. Начал накрапывать дождь, но, мелкий, он даже не намочил всадникам плеч. Они медленно ехали обратно, оба погруженные в свои мысли.
Затянутый в кольчугу от горла до ступней, в стальном шлеме, защищающем голову и лицо, с длинным мечом на боку, со щитом без гербов, Дориан Хоукмун вскинул руку, приказывая своим людям остановиться. Его отряд ощетинился оружием: луки, пращи, несколько огненных копий, метательные топоры, простые копья – всё, что можно использовать на расстоянии. Оружие было у воинов за спиной, приторочено к седлам, сжато в руках и заткнуто за пояс. Спешившись, Хоукмун пошел следом за своим лазутчиком, двигаясь с осторожностью и низко пригибаясь.
Оказавшись на гребне, он лег на живот и посмотрел вниз, в долину, по которой извивалась река. Первый раз он мог окинуть взглядом всю мощь Гранбретани.
Нескончаемым легионом из самого пекла, батальон за батальоном, на юг ползли пехотинцы и топали эскадроны кавалерии – все как один в шлемах-масках, как будто само животное царство выступило против Камарга. Над этой ордой реяли знамена на длинных древках, металлические штандарты колыхались на шестах. Здесь было знамя Асровака Микошевара: ухмыляющийся мертвец со стервятником на плече. Мертвец сжимал в руках меч, а под ним была вышита надпись: «Жизни – смерть!» Возможно, крошечная фигура, которая важно гарцевала рядом со знаменем, как раз и была самим Микошеваром. Правая рука барона Мелиадуса, он считался самым безжалостным военачальником Гранбретани.