Выбрать главу

Расцвет городов и ремёсел (в Киевской Руси насчитывалось свыше пятидесяти ремесленных профессий, большинство из которых исчезло после монгольского нашествия), довольно высокий уровень грамотности, развитие каменного храмового строительства и иконописи, появление прекрасного зодчества и фресковой живописи, европейские по сути социальные отношения и институты (городское самоуправление – вече, бояре (аналог западных баронов), князья (подобные европейским герцогам), дружина, связанная с князем отношениями не подданства, но вассалитета (взаимного договора)) – всё это говорит о высочайшем социальном, политическом и культурном развитии Киевской Руси, ещё вчера дикого закоулка варварского мира, вдруг вставшего вровень с европейскими странами.

Важнейшим событием этого периода является начало христианизации Руси. Дата, с которой традиционно связывается крещение при князе Владимире – 988 год – довольно условна. Ведь христиане и церкви (прежде всего, среди купцов и наёмников-норманнов) появились на Руси задолго до Владимира. Христианами были его бабушка княгиня Хельга (Ольга) и предательски убитый им брат Ярополк. Вызванное политическими причинами – желанием встать вровень с другим «цивилизованными» народами, укрепить единство страны и получить сакральное обоснование княжеской власти – крещение в 988 году, пришедшее на Русь из Византии по инициативе Владимира, явилось не началом, но и, тем паче, не концом долгого процесса христианизации, растянувшегося на шесть-семь столетий.

Если киевляне, по приказу князя загнанные дружинниками в Днепр и скопом крещёные там, легко отказались от своих старых богов и идолов, то в Новгороде произошло народное восстание против насильственной христианизации. «Добрыня крестил Новгород огнем, а Путята – мечом» – это крылатое выражение, оставшееся в народной памяти и дошедшее до нас, отражает драматизм и жестокость процесса, когда княжеские дружинники Путята и Добрыня (по-видимому, родственник Владимира и прототип былинного героя Добрыни Никитича), чтобы заставить новгородцев принять новую веру, подожгли город и перебили значительную часть жителей. Многие другие славянские племена ещё несколько столетий оставались даже формально некрещёными (например, вятичи). А в конце XI века произошло народное восстание в Суздальской земле, вызванное голодом и возглавленное языческими волхвами.

Но даже в тех случаях, когда население внешним образом и по принуждению принимало христианство, разумеется, это принятие носило поверхностный и неглубокий, чисто обрядовый характер, не меняя существенно языческого мироощущения людей. Просто на христианского Бога и святых переносились старые языческие представления, а былые боги превращались в «бесов». Постановления церковных соборов XVI–XVII веков ярко показывают, как неглубоко «вширь» и «вглубь» продвинулось за семь столетий дело евангелизации и христианизации «святой Руси», по преимуществу остающейся языческой по своему духу. В результате формировался феномен «двоеверия», когда с поверхностным тонким слоем книжной, официальной, городской христианской культуры (связанной с князем, дружиной, монашеством) сочетался и абсолютно преобладал слой народной, по существу языческой, неписанной деревенской культуры. Новые христианские праздники «ставились» на дни старых языческих (Перунов день стал Ильиным днем, как бог-громовержец Перун обратился в Илью-пророка, тоже громовержца), новые христианские святые получали «функции» старых языческих божеств (святой Власий – покровитель скота вместо бога Велеса), почитание икон встало на место языческого идолопоклонства, христианские храмы возводились на месте языческих святилищ. Из христианства народная культура постепенно и кое-как усваивала «обрядоверие» – внешнюю, сугубо ритуальную сторону. С какими-то проявлениями языческой культуры (скоморошество, поклонение идолам, оргиастические праздники) церковь и власть боролись, с другими были вынуждены мириться. Возникал живой и причудливый сплав языческой и христианской культуры (как и в других европейских странах), в котором язычество играло роль преобладающего, но невысказанного «бессознательного», народного начала, а христианство – роль книжного и официального «сознательного» пласта.