Аналогичные с Л.А. Тихомировым мысли разделял и Д.И. Менделеев, мечтавший творчески использовать навыки русского человека к общинному и артельному труду.
Для врагов России патриотическое движение служило постоянным объектом нападок. Делалось все, чтобы дискредитировать и извратить в глазах общества цели и дела патриотов. Леволиберальные круги не гнушались никакой ложью и клеветой. Особенно изощрялись еврейские, польские и финские националисты. Но не отставала и русская интеллигенция. Журналы и газеты русского национального направления интеллигенцией не читались, так как считались реакционными. Слой истинно русской патриотической интеллигенции был очень узок и постоянно подвергался травле.
Либеральное российское дворянство и аристократия в силу своего западного воспитания и образования относились к русскому патриотическому движению неприязненно или просто враждебно. Для них оно было «примитивно и грубо, некультурно» и «вредно-реакционно».73 Правда, многие из них считали себя тоже патриотами, только их патриотизм состоял в том, чтобы сделать Россию похожей на Запад.
Антирусские силы стремятся перевести работу патриотического движения с творческих начал в русло сутяжничества и склок. Против патриотов нанимаются продажные адвокаты, засыпающие суды заявлениями со вздорными обвинениями. Патриотов обвиняют в подготовке еврейских погромов, утверждают, что через них правительство проводит антисемитскую политику.
Позднее комиссия Временного правительства с большим пристрастием изучала материалы, касающиеся патриотического движения в России, пытаясь найти доказательства организации еврейских погромов царским правительством. Но, несмотря на старания, не было получено ни одного доказательства чему-либо подобному. Напротив, все материалы свидетельствуют, что антиеврейское движение шло снизу и имело не столько национальный, сколько социальный характер, выражая ненависть простого народа к презиравшим его угнетателям.
Выступления против евреев чаще всего были средством самозащиты простого народа. Более того, власти большей частью не только не контактировали с патриотическими организациями, но находились с ними в напряженных, а часто даже враждебных отношениях. Местным властям патриоты мешали жить спокойно своими постоянными жалобами на еврейский произвол и требованиями навести порядок. Но власти по разным причинам предпочитали не связываться с евреями и зачастую закрывали глаза на нарушения закона с их стороны. Патриоты об этом говорили прямо, зачастую в резкой форме. Сохранилось много жалоб патриотически настроенных граждан на попустительство властей еврейской буржуазии.
В начале XX века еврейская печать ведет кампанию травли русского писателя-патриота П.А. Крушевана, выпускавшего журнал «Бессарабец», где смело боролся против еврейского засилья в Южной России. На него клевещут, пытаются убить (серьезно ранив из-за угла). Подобные же методы используются против министра внутренних дел Плеве. Во многих изданиях леворадикальной, еврейской печати публикуется письмо, где Плеве якобы поощряет еврейские погромы. При проверке письмо оказывается фальшивкой. Но эффект достигнут, а опровержение мало до кого доходит. В июле 1904 года подстрекаемые еврейскими националистами террористы убивают русского министра.
Патриотические силы предприняли свои шаги. К концу 1904 года активизирует работу «Русское собрание». В его недрах рождаются контуры будущих патриотических партий, и прежде всего «Союза Русского Народа».
Глава 11
Дворянство. – Отход от традиции служения. – Желание жить не хуже, чем в Западной Европе. – Несправедливые требования к Русскому народу. – Любовь к иностранному. – Розовые космополиты. – Незаслуженные привилегии. – Участие в спаивании народа.
Атрофия национального сознания в образованном обществе имеет начало в атрофии этого чувства у значительной части русского дворянства, особенно происходящего из западнорусских земель. В дворянской среде сложилась традиция искать себе зарубежных предков, ибо отечественные считаются недостаточно почтенными. Дворяне с усердием сочиняют себе родословные, чаще всего легендарные, в которых выискивают себе родственников чуть ли не из Рима, но обязательно откуда-то из Европы, на худой конец из татарских мурз.
Если русский дворянин еще в конце XVII – начале XVIII века по формам культуры, мировоззрению и воспитанию (преимущественно церковному) ничем не отличался от крестьянина и городского ремесленника (различие состояло только в богатстве и количестве слуг), то дворянин XIX и начала XX века стремится отгородиться от простого народа. Он ориентируется на европейскую культуру, черпает оттуда образование, язык, одежду и становится для своих простых соотечественников иностранцем. Конечно, были и исключения, но не они определяли тонус дворянского сословия. Да, дворяне продолжали оставаться на службе России, но ее интересы начинают понимать весьма своеобразно, как интересы своего сословия. Возникает культурный слой с оглядкой на Европу и культурно связанный больше с ней, чем с Россией, которая оставалась для него преимущественно местом службы и доходов и которую он охотно покидал по мере возможности, проводя многие годы за границей. Более того, сословие, ориентированное на военное служение Отечеству, постепенно отходило от традиций воинской службы. Если еще в XVIII и первой половине XIX века большая часть дворян считала своим долгом и честью военную службу, то к началу XX века таких людей стало меньшинство.
«Как ни близко знал я своих земляков – крепостных рязанских крестьян, – писал в конце XIX века П.П. Семенов-Тян-Шанский, как ни доверчиво относились они к своему… барину, но все-таки в беседах об их быте и мировоззрениях, в заявлениях об их нуждах было что-то недоговоренное и несвободное, и всегда ощущался предел их искренности…» Правда, Семенов считал, что в этом сказывалось влияние крепостного права. Конечно, было и это, однако причина коренилась глубже. Русские крестьяне смотрели на своих господ как на чужаков и зачастую весьма недружелюбно. Но и большая часть дворянства России смотрела на простой народ в лучшем случае как доброжелательные иностранцы, однако велико было и число тех, которые видели в них своих врагов. «Знайте, что мужик – наш враг! Запомните это!» – говорила дворянской молодежи княгиня П. Трубецкая (урожденная Оболенская).74 И таких трубецких-оболенских было в России немало.
Огромную роль в усилении социальной напряженности играли чрезмерные потребности образованного слоя, ориентировавшегося на западноевропейские стандарты потребления. Как справедливо отмечал еще М.О. Меньшиков, со времен Петра Россия глубоко завязла на Западе своим просвещенным сословием. Для этого сословия все западное кажется более значительным, чем свое. «Мы, – пишет Меньшиков, – глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут „порядочные“ люди в Европе. Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставить себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы».75 Чтобы удовлетворить свои возросшие потребности, образованный слой предъявляет к Русскому народу все большие требования. Интеллигенция и дворянство не хотят понять, что высокий уровень потребления на Западе связан с эксплуатацией им значительной части остального мира. Как бы русские люди ни работали, они не смогут достичь уровня дохода, который на Западе получают путем перекачки в свою пользу неоплаченных ресурсов и труда других стран. Пусть дворянские имения дают втрое больший доход, дворяне все равно кричат о разорении, потому что их потребности возросли вшестеро. Чиновники получают тоже жалованье в три раза больше, но все равно оно не может обеспечить им европейского уровня потребления. Образованный слой требует от народа крайнего напряжения, чтобы обеспечить себе европейский уровень потребления, и, когда это не получается, возмущается косностью и отсталостью Русского народа.