В России писатели — романисты XIX века, принадлежавшие по своему социальному положению и по своим взглядам к дворянской и разночинной интеллигенции, также в силу исторических условий своего времени не могли обычно рассчитывать на то, что их романы станут уже в ту эпоху непосредственно доступны народному читателю, будут при их жизни прочитаны и поняты народом. Но в среде передовой дворянской и демократической интеллигенции, в особенности в среде молодежи, близкой к освободительному движению, русские романисты находили для себя такой благоприятный тип читателя, такую широкую читательскую аудиторною, относившуюся к литературе с подлинным энтузиазмом, каких не имели не только английские или немецкие, но и французские писатели середины и второй половины XIX века. Передовой русский читатель XIX века, воспитанный Белинским и Добролюбовым, Герценом и Чернышевским, видел в русской литературе, и в особенности в русском романе, важнейшее национальное достояние, могучее орудие умственного и нравственного развития общества. Он ждал от писателя — романиста не наслаждения и развлечения, не заполнения праздного досуга, но жизненно необходимую ему духовную пищу, смотрел на писателя как на интеллектуального и Нравственного воспитателя своего поколения и всего русского общества в целом. Возникший в атмосфере высокого уважения к литературе и столь же высокой требовательности к ней со стороны передового русского читателя, русский роман не мог не считаться с характером и интересами своей читательской аудитории. Если классический русский роман XIX и начала XX века в своих лучших образцах явился ярким выражением стремления к правде, к свободному от условных романтических прикрас, от сословных иллюзий и предрассудков пониманию всей реальной картины жизни своей страны и народа, если в нем отразилась атмосфера высокого интеллектуального подъема и необычайной моральной требовательности к себе, то это объясняется не только особенностями таланта и мастерства передовых русских романистов, но и настроением, владевшим умами передовой русской читательской публики.
Говоря об общественно — исторических предпосылках, способствовавших формированию русского романа и его мировому значению, нельзя не вспомнить еще об одном важном факторе, сыгравшем свою заметную роль в его развитии. Этим фактором была русская демократическая критика, которая на всем протяжении развития русского романа в XIX веке оказывала ему огромную помощь, способствуя его развитию на путях глубокой идейности, реализма и служения народу.
В эпоху западноевропейского Просвещения XVIII века не роман, а изобразительное искусство и драматургия стояли в центре внимания передовой эстетической и критической мысли. Хотя Дидро и сам был выдающимся романистом, но в своих «Салонах», в «Опыте о живописи», в «Беседах о „Побочном сыне“», в «Опыте о драматической литературе» он в борьбе с традициями классицизма ставил своей главной задачей обос нование реалистических принципов в области живописи и театра. Лессинг как эстетик и критик способствовал в первую очередь утверждению немецкой национальной драматургии. Лишь Шиллер и Гёте (в период создания «Ученических годов Вильгельма Мейстера»), молодой Фридрих Шлегель и другие романтики в Германии, представители либеральной и романтической критики во Франции 20–30–х годов выдвигают на одно из первых мест в области литературной теории и критики обсуждение проблем романа, его эстетики и поэтики. Не классическая буржуазная критика эпохи Просвещения, а великие романисты XVIII — начала XIX века в наибольшей мере способствовали на Западе теоретической постановке проблем романа, его содержания и формы. Проблемы эти стали предметом широкого обсуждения в критике лишь после того, как они были поставлены на практике (а отчасти и в теории) Ричардсоном и Фильдингом, Гёте и Жан — Полем Рихтером, Вальтером Скоттом, Стендалем и Бальзаком.