Тем не менее в этом же году Петр Румянцев в возрасте 15 лет был произведен в офицеры. Даровитый юноша, «сбросив узы, на него положенные», и пользуясь отсутствием строгого отца, проводил жизнь, полную всевозможных увлечений и разгула, ничем и никем не сдерживаемого, что, однако, не мешало ему стремительно возвышаться в чинах.
Александр Иванович Румянцев возвратился в Петербург уже после воцарения императрицы Елизаветы Петровны и в 1743 г. был отправлен в Або для заключения мира со Швецией.
Петру Румянцеву в это время шел девятнадцатый год; он был уже армейским капитаном и с полком находился в Финляндии. Упоминаемый уже его биограф говорит, что молодой Румянцев «удальством превосходил товарищей, пламенно любил прекрасный пол и сам был любим женщинами, не выносил препятствий и часто, окруженный солдатами, в виду их торжествовал над непреклонными».
Александру Ивановичу Румянцеву, конечно, не могло нравиться такое поведение сына, и он воспользовался первым же случаем, чтобы хотя бы на время разлучить Петра с его полковыми товарищами, которые несомненно способствовали проявлению удальства молодого капитана. Заключив в июне 1743 г. весьма выгодный для России мир со Швецией, Александр Иванович с известием об этом в Петербург отправил своего сына Петра. В высшей степени довольная условиями мира, императрица Елизавета крайне благосклонно приняла посланца и произвела его прямо в полковники, а самому Александру Ивановичу с нисходящим потомством было пожаловано графское достоинство.
Однако и столь высокие царские милости не успокоили молодого Румянцева. Его проказам не было конца. Дошло, наконец, до того, что императрица Елизавета Петровна, узнав о какой-то новой дерзкой выходке Петра Румянцева, велела отправить его к отцу для примерного наказания. Александр Иванович приказал подать розги. «Да ведь я — полковник!» — заявил Петр Александрович. «Знаю, — ответил отец, — и уважаю твой мундир, но ему ничего не сделается: я буду наказывать не полковника, а сына».
Вскоре после этой отеческой экзекуции Петр Александрович получил в командование Воронежский полк.
В сентябре 1745 г. императрица Елизавета Петровна, принимавшая живейшее участие в судьбе Петра Александровича Румянцева, выбрала для него весьма богатую невесту, дочь известного кабинет-министра Волынского. «Такой богатой и доброй девки, — писал Александр Иванович сыну, — едва найтить будет можно. За ней более двух тысяч душ, и не знаю, не будет ли трех. Двор московский. каменный великий дом в Петербурге. конский завод и всякий домашний скарб.» Заканчивалось письмо знаменательными словами по поводу личного участия в этом деле императрицы: «Вы ведаете, как она по крови близко обязана свойством.»
Но никакие доводы отца не подействовали на сына: Петр Александрович не поехал в Петербург, и его женитьба, задуманная самой императрицей, расстроилась. Он же продолжал вести прежний разгульный образ жизни.
Лишь в 1747 г. граф Петр Александрович несколько угомонился. В этом же году он с полком приехал в Москву. В следующем, 1748 г. граф Петр Александрович женился, но избрал себе в подруги жизни не Волынскую, а дочь фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына-старшего, княжну Екатерину Михайловну. Женитьба эта примирила графа Петра Александровича с отцом, который в следующем году умер.
В том же 1748 г. Румянцев принимал участие со своим полком в походах князя Репнина во Франконию, куда мы, согласно нашему договору с Австрией, отправили вспомогательный корпус. Впрочем, в военных действиях корпус этот участия не принимал. По возвращении в Россию граф Румянцев, обогащенный личным знакомством с военным делом в Европе, повел спокойную жизнь, научился до некоторой степени сдерживать свой пылкий характер; пристрастился к серьезному чтению, которое отныне никогда не бросал, даже в походах. Однако горячность и темперамент Румянцева вскоре расстроили его семейное счастье, но это нисколько не отразилось на его карьере.
В 1756 г. Румянцев был произведен в генерал-майоры и затем принимал деятельное участие в начавшейся в этом году Семилетней войне, ставшей его боевой школой. Румянцеву приходилось работать в области стратегии, тактики и военной администрации, и притом против прусской армии, руководимой Фридрихом Великим, т. е. «под мечом строгого неприятеля», в тот период нашей военной истории, когда при существовании Конференции даже главнокомандующие не могли пользоваться какой бы то ни было инициативой.