Движение французской и русской армий к Бородино. Простояв четыре дня в Смоленске, Наполеон двинул свою армию вслед за отступающими русскими войсками[82]. Он надеялся быстротой движения не дать русской армии времени умножить свои силы. Он надеялся разбить ее, занять Москву, расстроить все наши средства обороны и принудить императора Александра к миру. «Нас ожидает мир, — говорил он своим приближенным, — через неделю мы заключим его. Быв так близко к цели, не о чем рассуждать. Пойдем в Москву!»
Приступая к движению на Москву, он подтвердил свои приказания относительно энергичных действий Шварценберга против Тормасова и Сен-Сира против Витгенштейна; Макдональду предписал взять Ригу. Виктóру приказано охранять пути от Вильно к Смоленску, через Могилев и Минск, и поддерживать сообщения с главными силами; в случае необходимости отступления Виктóр должен был облегчить эту операцию главных сил. Резервная 50-тысячная армия Ожеро была придвинута к границам России; дивизии его были в Кёнигсберге, Данциге, Варшаве, Ковне, а также между Вислой и Одером. Войска Монсея придвинуты с Эльбы к Одеру. Первые батальоны национальной гвардии двинуты из Франции к крепостям на Рейне и Эльбе. Кроме всего этого, во Франции объявлен новый рекрутский набор. Это был невиданный в истории размах вооруженных сил по всей территории Европы.
11 (23) августа Наполеон выехал из Смоленска к армии. Авангард его еще накануне столкнулся с арьергардом Платова у Соловьева (казаки, четыре кавалерийских и шесть егерских полков). В ожидании возможного боя он вел свою армию на фронте в 14 верст: по Московской дороге шли Мюрат, за ним Даву, Ней, гвардия и Жюно; в правой колонне шел Понятовский, в левой — вице-король. На ночлег корпуса должны были располагаться в 4–5 верстах друг от друга.
Наши армии тянулись по одной дороге — впереди армия Багратиона, а за нею 1-я армия Барклая-де-Толли. 9 (21) августа 2-я армия была у Дорогобужа, а 1-я — в восьми верстах от него, у Умолья, где и простояла два дня.
Движение было крайне трудным. Из-за продолжительной жары и засухи остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались, болота пересохли, лошади и скот издыхали, не находя корма на сожженных солнцем лугах. Наши армии находили кое-какие запасы, но для армии Наполеона не оставалось ничего; в особенности страдала кавалерия, которую вели скученно, и дальних фуражировок производить было нельзя.
Остановившись у Умолья, Барклай-де-Толли уже склонялся дать генеральное сражение, уступая общественному мнению, хотя и знал о неготовности резервов. Он писал Растопчину, прося его ускорить выставление московских военных сил на подкрепление армии, писал Витгенштейну и Милорадовичу, прося последнего из Калуги, Можайска и Волоколамска спешить к Вязьме, где составить резерв армии; убеждал и Тормасова открыть решительные действия в тылу неприятеля. Казалось, сражение назревало, и Багратион пришел со своей армией из Дорогобужа и пристроился к 1-й, став на ее левом фланге. Но вскоре нерешительность опять охватила Барклая, и он донес государю: «Имея перед собою превосходного неприятеля, я буду вместе с князем Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успеть, но надеюсь на Бога, на справедливость нашего дела и храбрость наших войск».
Движение вице-короля, угрожавшее обходом по правому флангу позиции у Умолья, побудило Барклая-де-Толли не принимать на ней сражения и ночью с 11 на 12 августа отступить к Дорогобужу, где, по смотру местности, позиция была найдена слишком тесной. Боязнь быть обойденным с обоих флангов заставила снова отступать. 14 (26) августа наши армии были в Семлеве. Отсюда послали генерал-квартирмейстера Толя выбрать и укрепить под Вязьмой позицию на 20–25 тысяч человек, «дабы, имея сей город в нашей власти, армии могли бы в то же время действовать наступательно». В укрепленном лагере под Вязьмой думали оставить Милорадовича, скорого прибытия которого туда ожидали. В донесении государю Барклай-де-Толли пишет: «Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться».