Кутузов со своим штабом во время Бородинского боя (со старинной гравюры)
Решив наступать за р. Колочу, вице-король оставил дивизию Дельзона у Бородина, а кавалерийской дивизии Ор нано на правом берегу р. Войны, впадающей в Колочу, приказал прикрывать левый фланг; затем он двинул все свои войска за р. Колочу (дивизии Морана и Жерара, бывшая Гюденя, из корпуса Даву, дивизию Брусье, итальянскую гвардию и кавалерийский корпус Оруши), поддерживаемый огнем артиллерии, выставленной у Бородино. Все эти войска двинулись на курганную батарею, обороняемую 7-м корпусом Раевского, у которого, после отправки восьми батальонов на помощь Багратиону, оставалось только восемь батальонов, из них четыре, под начальством Паскевича, расположились правее батареи, а четыре, под начальством Васильчикова — левее; егеря 12-й и 26-й дивизий обороняли кустарник при впадении ручья Семеновского в р. Колочу; три егерских полка стояли в резерве за батареей. На левом фланге Раевского расположился 3-й кавалерийский корпус.
Атака батареи Раевского пехотой вице-короля (с гравюры Адама)
Мост через р. Колочу у с. Бородино на новой Смоленской дороге (с гравюры Фабер-де-Фора)
В 10 часов, оттеснив наших егерей, вице-король атаковал батарею дивизиями Брусье и Морана, переправившимися через Колочу. Минута для атаки была выбрана удачно: французская артиллерия уже несколько часов обстреливала батарею, Семеновские флеши только что были заняты Неем[85], резерв Раевского был наполовину израсходован на поддержку Багратиона.
Первая атака, произведенная дивизией Брусье, была отбита; французы отступили в овраг и усилили обстрел батареи артиллерией.
В одиннадцатом часу бригада Бонами дивизии Морана устремилась к люнету; дивизия Паскевича, понесшая до того огромные потери, не в состоянии была удержать атакующих. Бонами с 30-м линейным полком ворвался на батарею, и там загорелся отчаянный рукопашный бой. Это был серьезный момент сражения: по овладении батареей противник врезывался в наше расположение и разобщал наши армии. Но, по счастью, поблизости находился начальник штаба 1-й армии, генерал Ермолов, посланный Кутузовым на левый фланг позиции для ободрения войск 2-й армии.
Сознавая важность обстановки, Ермолов приказал следовавшим за ним двум артиллерийским ротам полковника Никитина выстроиться фронтом к потерянному укреплению и открыть огонь по столпившимся на нем французам; сам же, взяв 3-й батальон Уфимского полка, повел его на батарею, за ним двинулись три егерских полка резерва и оставшиеся защитники укрепления, и все это, по словам Ермолова, «толпою в образе колонны» ринулось на батарею в штыки. Противник был опрокинут с кургана и, охваченный с флангов остатками полков 26-й и 12-й пехотных дивизий, отброшен на значительное расстояние. Израненный генерал Бонами был взят в плен.
Контратака Ермолова произвела сильное впечатление на французов и едва не повлекла за собой оставление ими Семеновских флешей.
Командир гвардейской батареи, стоявший в день Бородинского сражения впереди Шевардинского редута, прикрывая главную квартиру Наполеона, в своих воспоминаниях[86] дает следующую картину:
«Перед моими глазами было следующее зрелище: справа позади меня — старая гвардия в парадной форме, в центре — пехота молодой гвардии, слева — гвардейская кавалерия; против середины моей батареи император в серой шинели, скрестив руки на груди, нервно расхаживал на небольшом пространстве; дальше виднелась группа офицеров и генералов с подзорными трубами в руках. Две конные батареи, под командованием Морана, вскоре стали левее меня, прикрывая кавалерию. Я оставался в таком положении до четырех часов пополудни, слыша со всех сторон сильную канонаду и едва различая по временам, сквозь поднявшуюся пыль, неприятельские позиции. Более сотни штабных офицеров один за другим подъезжали к императору; он выслушивал их донесения, потом движением руки отправлял назад, почти никому из них не сказав ни одного слова. Я утверждаю, что с начала боя и до четырех часов он оставался постоянно на одном месте и не отдал ни единого приказания, так как все это время я не спускал с него глаз. Маршал Бессьер, шагавший взад-вперед невдалеке от меня, время от времени подходил ко мне с вопросом, не вижу ли я передвижений около большого редута. Я отвечал ему, что ничего не видел, хотя даже не знал, где находился этот редут, называемый им большим; полагаю, что его превосходительство так же мало был в этом осведомлен, как и я, потому что если бы это было ему известно, то он не преминул бы указать мне направление. Каждый раз его превосходительство удалялся от меня, произнося сквозь зубы: „Очень трудно будет взять этот большой редут!“