И вот на этой-то почве непостижима порой для непосвященных глубина мышления Суворова. Между тем у него все так просто, и, уважая душою военную науку, он не вязнет в дебрях ее и проповедует то, что стало каноном спустя лет 150, да и то не вполне решительно. У него нет особых стратегии и тактики. У него одна только великая, всеобъемлющая наука — «Наука побеждать». И в самом деле, к чему же должны мы стремиться всегда и во всем, как не к победе над врагом. Но раз «правильно называть есть правильно понимать», то кто же более Суворова достоин быть отцом и этой первейшей и важнейшей мысли о единстве военной науки на почве главенства победы, главенства боя над всем остальным на войне, — и кто когда-либо лучше него ощутил природу и сущность войны, которая живет и дышит победой?! Недаром же он говорил: «Смотри на дело в целом.»
Но что же тогда лучше всего обеспечит нам всегда достижение этой великой цели — успех во всем на войне. «Глазомер, быстрота, натиск», — вот, по мнению Суворова, три главнейшие основания победы, т. е. надо уметь оценить обстановку (разведка), быстро принять решение и увенчать предыдущие действия решительным натиском, не выжидая удара со стороны противника.
А вот и другое разительное доказательство суворовского «взгляда на дело в целом».
Долго считали мы, а инженеры упорствуют и до сих пор, что действия против крепостей — это особая «крепостная война», с ее «особыми принципами». «Баталия на окопы на основаниях полевой», — учит Суворов. Он даже не признает в обучении войск слова «крепость» как чего-то неодолимого, — а мы считаем ныне, что немцы открыли нам эту истину, и не хотим знать своего.
Таков Суворов-стратег, Суворов — начертатель высшего отдела «Науки побеждать».
Форма одежды лейб-гвардии Измайловского полка: адъютант и знаменные ряды
Что касается Суворова-тактика, т. е. его деятельности на поле сражения и на пути к нему, то в этом отношении он еще более непревосходим. Да оно и понятно, раз дело это обосновано у него на глубоком уважении к военной истории. «Тактика без истории потемки», — говорил он.
В бою он всегда умел схватить истинную обстановку, быстро оценить положение противника и свое; искусно пользовался он чужими ошибками, не давал врагу пользоваться его выгодами. Тактический «глазомер» Суворова никогда не давал сбоя, и если обстановка не выяснялась до сражения, то Суворов раскрывал ее самим боем (Нови).
Для удара он выбирал наиболее важную точку неприятельского расположения и тоже вовсе не вел здесь одних равномерных лобовых ударов. «В бою надо стремиться к единой главной точке и забывать о ретираде», — учил он. «В баталии полевой три атаки: первая на крыло, которое послабее… в середину нехорошо, самого сожмут. Атака в тыл всеми силами хороша только для малаго корпуса», — учит он. Что изменилось здесь? И знаменитые немецкие «окрыления», и «резиновая лента при прорыве врага» разве взяты не отсюда?
Но разнообразие приемов покоится прежде всего на понимании местности. Суворов и говорил: «Умей пользоваться местностью», — и пользовался ею сам неподражаемо, — вспомним его приемы везде, и особенно в Италии (Треббия) и Швейцарии (более всего — в последней). Недаром он говорил: «Где пройдет олень, там пройдет солдат, а где пройдет солдат, там пройдет целое войско.»
Управление боем оставалось всегда в руках Суворова. Он был полным хозяином поля сражения и, в зависимости от обстановки, давал делу тот или другой оборот (Рымник, Козлуджи, Треббия, Гларис).
Француз Дебокаж говорит: «Когда он являлся перед противником, все уже им было предвидено заранее. Но если какой-нибудь случай или местные обстоятельства требовали перемены, он делал ее с такою быстротой, что никто не мог заметить, есть ли эта перемена самопроизвольное творчество данного мгновения или исполнение первоначального решения».
Подготовка Суворова к сражению была крайне простой. Письменные диспозиции отдавались им только тогда, когда обстановка не допускала сомнений в своей неизменности, т. е. перед самым исполнением. Чаще распоряжения делались простыми записками за подписью или самого Суворова, или доверенного лица. Чаще же всего Суворов отдавал распоряжения прямо на словах, собирая у себя подчиненных обыкновенно «к обеду», т. е. около семи часов утра. Но это вовсе не исключало основных письменных распоряжений, одно дополняло другое, о чем уже и говорилось выше применительно к «плану операционному».
Отличаясь всегда точностью и обстоятельностью в отдаваемых распоряжениях, Суворов и подчиненных учил тому же, — как это тоже уже указывалось выше.
Но, осуждая излишнюю скрытность, Суворов вовсе не опровергал необходимости тайны. Наоборот, он высоко ее ценил, и все меры скрытности всегда были приняты, — например, в нужных случаях войска стояли укрыто, подход подкреплений скрывался, выступление с ночлега назначалось «по петуху», и петухом пел сам великий старец, хлопая попутно в ладоши, — пел именно тогда, когда ему нужно было поднять своих чудо-богатырей, не выдавая тайны своего выступления.
Как все великие вожди, Суворов дрался всегда всеми родами войск, которые действовали у него необычайно дружно и на началах взаимной выручки. Каждый род войск при этом Суворов применял в зависимости от обстановки, а не исходя из одних прописных истин об «основных свойствах». В Фокшанском и Рымникском сражениях у него конница идет брать окопы, в сражении у Кобылки она блистательно действует в пешем строю, на Треббии успех дают налеты казаков, а под Измаилом и в Альпах казаки дерутся пешие пиками. Наконец, во время войны с конфедератами Суворов сажает пехоту на повозки и двигается со скоростью 60 верст в сутки. Конная артиллерия у него «скачет как сама хочет», — но пешая строго работает на свою пехоту, бок о бок с нею. Далее, например, он глубоко чтил казаков как силу самобытную и своеобразную и взял их в Италию по строгому расчету удивить врага, а значит, и победить этим средством.
Недосягаемые образцы дал Суворов своими походными движениями. «Суворовские переходы» известны всему миру. Основывая свои успехи на неожиданности появления перед противником, он доводил быстроту передвижения до поразительных результатов и появлялся на поле сражения как снег на голову.
Принято считать, что можно делать по одной дороге корпусу в сутки 15–20 верст без особого утомления. Если движение продолжительное, то в неделю даются войскам две дневки, и можно пройти 100–125 верст. С нашей точки зрения, все «походные движения» Суворова являются «форсированными», ибо его обычный переход 28–30 верст, а в походе на Треббию он преодолел за 36 часов 80 верст. Но, несмотря на то что суворовские войска ходили очень быстро, они, в общем, мало утомлялись и мало имели отсталых. Это достигалось искусным распределением движения, строгим порядком и нравственным воздействием на войска.
В более широкие строи переходили только при сближении с врагом, походом шли четверо в ряду, пробегая головами теснины, чтобы не задержать хвоста, — и вообще: «Голова хвоста не ждет, и солдат не объедается», а также: «Пища поддерживает силы человека. В случаях особенных надо довольствоваться малым». Дневной переход Суворов разделял как бы на несколько малых, перемежая их между собою часовым, а в середине движения 3–4-часовым отдыхом.
Из его «Науки побеждать» видно, что после первых 10 верст назначался привал на 1 час, после вторых 10 верст — варка пищи и отдых на 3–4 часа, затем остальная часть перехода — и ночлег. Таким образом, люди отдыхали часто и всегда были бодры. Конница идет «своим походом вперед, отдыхает мало и свыше десятка, чтобы дать коням в лагере выстояться», и «кавалерия сама снабжает фуражом», а полевая артиллерия «от ½ до 1 версты впереди, чтобы спускам и подъемам не мешала».