Но нам пора расстаться на время с Нероновым и его друзьями и обратиться к делу, на которое обращено было тогда все внимание патриарха Никона. Распоряжение, сделанное им лично от себя пред наступлением Великого поста в 1653 г. и направленное только против двух обрядовых новшеств, послужило для него как бы пробным камнем, чтобы узнать, как отзовутся на задуманное им исправление церковных обрядов и богослужебных книг. И он понял и убедился из сопротивления, оказанного Нероновым и его братиею, что действовать тут одною своею патриаршескою властию недостаточно, а необходимо ему, патриарху, иметь для себя опору в более сильной церковной власти - соборной. Проникнутый этим убеждением, Никон просил царя Алексея Михайловича созвать Собор, о чем в то же время была просьба к царю и от Неронова. Собор был созван в марте или в апреле 1654 г. и происходил в царских палатах. На Соборе "председательствовали благоверный и христолюбивый государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя России самодержец, и премудрый великий государь святейший Никон, патриарх Московский и всея Великия и Малыя России" и присутствовали пять митрополитов: Новгородский Макарий, Казанский Корнилий, Ростовский Иона, Крутицкий Сильвестр, Сербский Михаил; четыре архиепископа: Вологодский Маркелл, Суздальский Софроний. Рязанский Мисаил, Псковский Макарий; один епископ - Коломенский Павел; одиннадцать архимандритов и игуменов и тринадцать протопопов - всего, кроме председательствовавших, 34 человека, "ту же и царскому сигклиту предстоящу". Никон открыл Собор речью. Высказав сначала общие мысли, что нет ничего богоугоднее, как поучаться в заповедях Божиих и крепко на них утверждаться, и что, по словам благочестивого царя Юстиниана два величайшие дара даровал Бог людям по своей благости: священничество и царство, из которых одно служит Божественным, а другое правит человеческими (делами), но оба, происходя от одного и того же начала, украшают человеческую жизнь и что они тогда только могут выполнять свое призвание, если будут заботиться о сохранении между людьми Божественных заповедей и церковных правил, Никон продолжал: "Посему должно и нам блюсти заповеди, преданные от Господа и Спасителя нашего, от св. апостолов и от св. отцов, собиравшихся на седми Вселенских и православных поместных Соборах. И так как (отселе говорил Никон словами, наиболее поразившими его в грамоте Восточных патриархов об утверждении Русского патриаршества), так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священноцерковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковного смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия. И мы по первому правилу Седмого Вселенского Собора со услаждением приемлем Божественные правила св. апостолов, св. Соборов Вселенских и Поместных и св. отцов как просвещенных от одного и того же Св. Духа, и кого они прокляли, и мы проклинаем, кого они низвергли, и мы низвергаем, кого они отлучили, и мы отлучаем, кого они запретили, и мы запрещаем. Последуя этим апостольским и соборным правилам, и св. великий Собор, бывший во дни благочестивого царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, возгласил и утвердил следующее". Вслед за тем Никон приказал прочитать, если не сам прочитал, все сполна соборное деяние, или грамоту Восточных иерархов, собиравшихся в Константинополе в 1593 г. и утвердивших патриаршество в России. При чтении этой грамоты все присутствовавшие вновь слышали слова, приведенные уже Никоном, что должно потреблять всякие новины в Церкви и все преданное святыми отцами сохранять без всякого повреждения, приложения и отъятия, а вместе услышали и Символ веры, изложенный в грамоте Восточными святителями, и не могли не заметить тех, хотя и немногих, прибавлений и изменений, какие находились в употреблявшемся тогда у нас Символе. Когда чтение грамоты кончилось, Никон продолжал: "Посему я должен объявить вам нововводные чины церковные. В Служебниках московской печати положено, чтобы архиерейские молитвы, которыми архиереи разрешают многие грехи людские, священник пред совершением литургии читал от своего лица за самого себя, а в греческих Служебниках и в наших старых, писанных за сто, за двести, за триста лет и более, тех молитв не обретается; положено еще пред началом литургии говорить отпуст (после часов) на всю церковь, чего ни в греческих, ни в наших старых не положено, да есть разности и в действиях за литургиею и в ектениях. Посему прошу решения: новым ли нашим печатным Служебникам последовать или греческим и нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют?" Тогда царь и преосвященные митрополиты, архиепископы и епископ, и весь освященный Собор - все единогласно отвечали: "Достойно и праведно исправити противо старых - харатейных и греческих" Затем последовал целый ряд предложений и вопросов со стороны Никона и решений или ответов со стороны Собора. Никон: "В Уставах наших написано отверзать царские двери во время литургии только на малый выход и на великий, а у нас теперь они бывают постоянно отверсты от начала литургии до великого выхода. Скажите: по Уставу ли действовать или по нашему чину? А греки действуют согласно с нашим Уставом". Собор: "И мы утверждаем быть так же, как греческие и наши старые книги и уставы повелевают". Никон: "В наших Уставах написано в воскресный день начинать литургию в начале третьего (по-нынешнему, девятого) часа, а у нас ныне, когда случается соборный молебен, литургия начинается в начале седмого и осьмого (т. е. первого и второго) часа. Что скажете: по уставу ли св. отцов начинать литургию или по нашему обычаю в начале седмого и осьмого часа, о чем нигде не написано?" Собор: "Быть по уставу св. отцов". Никон: "По 7-му правилу Седмого Вселенского Собора, при освящении церквей должно полагать в них мощи св. мучеников, а у нас в России все церкви освящаются без мощей; только в антиминсе вшивают частицы мощей, под престолом же мощей не кладут, а в старых наших Потребниках есть указ о том, чтобы под престолом класть три части св. мощей. Что об этом скажете?" Собор: "Быть по правилам св. отцов и по уставу, как написано в древних Потребниках". Никон: "По 15-му правилу Лаодикийского Собора, без малых ризиц (стихаря) никто не должен восходить в церкви на амвон, чтобы читать и петь, а у нас простецы без благословения, и двоеженцы, и троеженцы читают и поют в церквах. Что скажете?" Собор: "Также быть по правилам св. отцов". Никон: "В Уставах греческих и в наших старых написано о поклонах в великую Четыредесятницу, а в новых наших Ставах положено несогласно с греческими и нашими старыми, и о сем должно истинно испытать". Собор: "Быть согласно с древними Уставами". Никон: "В наших старых Потребниках и Служебниках и в греческих указано служить на антиминсах, а ныне то не делается: антиминс полагают под покровом. И о сем рассудите". Собор: "Добро есть исправить согласно с старыми и греческими книгами". Затем благочестивый государь царь и великий князь Алексей Михайлович и великий государь святейший патриарх Никон повелели написать это соборное Уложение ради совершенного его укрепления, чтобы впредь быть исправлению церковных книг при печатании их по древним харатейным и греческим книгам, Ставам, Потребникам, Служебникам и Часословам. И Никон вместе с митрополитами, архиепископами и епископом, с архимандритами, игуменами, протопопами и весь освященный Собор утвердили соборное Уложение подписями своих рук, "яко да имать в предыдущия лета непременно сему быти".
Таков был первый у нас Собор по делу исправления наших церковных книг и обрядов. Он не только признал необходимость исправления их, но утвердил самое начало, или правило, как вести это исправление. Патриарх Никон отнюдь не навязывал Собору своих мыслей; он только напомнил своим сопастырям, отцам Собора, их священный долг хранить неизменно все преданное святыми апостолами, святыми Соборами и святыми отцами и потреблять всякие новины в Церкви, а потом указал некоторые новины в наших тогдашних книгах и церковных обычаях и спрашивал, что делать. И сам Собор единогласно решил: достойно и праведно исправить новопечатные наши книги по старым харатейным и греческим. Против такого решения нельзя было ничего сказать, потому что лучшего способа для исправления наших церковных книг не представлялось. Можно было только не соглашаться, что те или другие обряды, на которые указал Никон, суть новины, и такого рода несогласие действительно заявил один из присутствовавших на Соборе, епископ Павел Коломенский. Вместе с другими он подписался под соборным Уложением, но подписался так: "Смиренный епископ Павел Коломенский и Каширский, а что говорил на святем Соборе о поклонех, и тот Устав харатейной во оправдание положил зде, а другой писмяной". Своею подписью под актом Собора Павел неоспоримо засвидетельствовал свое согласие с Уожением Собора, а прибавкою к своей подписи ясно выразил, в чем одном он не соглашался с прочими отцами Собора, против чего говорил на Соборе. Надобно заметить, что епископ Павел не в первый раз выражал теперь свое противоречие Никону по вопросу о поклонах. Еще в прошлом году, когда пред наступлением Великого поста издана была Никоном "Память" относительно земных поклонов, Павел находился в числе лиц, которые вместе с протопопом Нероновым восстали против этой "Памяти", написали на нее возражения и подали государю. Потому-то особенно возражения Павла на Соборе относительно поклонов и могли раздражить Никона: в них он мог увидеть как бы повторение прежних возражений всей враждебной ему партии. А может быть, Павел позволил еще себе в споре с патриархом какие-либо резкие выходки против него вроде тех, какие прежде на ином Соборе позволил себе протопоп Неронов, или, может быть, осмелился вообще упорно отвергать нужду в исправлении церковных книг. Как бы ни было, только Никон разразился над несчастным епископом страшною карою: низверг его с кафедры, снял с него мантию, предал его тяжкому телесному наказанию и сослал в заточение, вследствие чего Павел сошел с ума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли похищен или в реку упал и утонул. Сам ли Никон единолично и без суда низверг епископа Павла, как говорили обвинители Никона на Соборе 1666 г., или низвержение Павла совершено было соборне, по правилам, как утверждал Никон на том же Соборе, указывая на то, что дело о низвержении Павла есть на патриаршем дворе, во всяком случае таким жестоким наказанием епископа Никон крайне повредил и себе и самому делу, за которое ратовал, потому что еще более ожесточил против себя своих противников и возбудил к ним сочувствие в народе. Казнь постигла Павла вскоре, если не тотчас, после Собора, на котором он осмелился возражать против Никона. Неронов в письме из своего заточения от 2 мая того же 1654 г. к царице Марье Ильинишне уже умолял ее ходатайствовать пред государем за "отца епископа Павла и братию: Даниила, протопопа костромского, и Аввакума, протопопа юрьевского, и Логгина, протопопа муромского, и прочих", как пострадавших совершенно будто бы невинно, а в письме от 13 июля к царскому духовнику Вонифатьеву выражался: "Епископа Павла, якоже слышу от боголюбцов, и бездушная тварь, видев страждуща за истину, разседеся, показуя сим церковныя красоты раэдрание". Кроме этих наших домашних свидетельств есть о том достоверное свидетельство и одного иноземца. В августе 1654 г., 17-го числа, прибыл в Коломну Антиохийский патриарх Макарий со свитою, в которой находился и сын его, архидиакон Павел Алеппский. "Здесь, - как пишет этот самый архидиакон, - по приказанию царя и его министров нам велели остановиться в покоях епископа, потому что епископ за какую-то вину был сослан государем и патриархом в Сибирь". В этих покоях прожил патриарх Макарий со свитою по случаю свирепствовавшего тогда в Москве поветрия более пяти месяцев сряду, пока не открылась возможность отправиться в Москву. И во все это время, свидетельствует тот же архидиакон Павел, епископскою частию в Коломне заведовал соборный протоиерей: "Ему все крестьяне (епископа) приносили подати, а духовенство епархии свои дела; он являлся везде правителем и начальником духовенства, получив над ним власть от царя и патриарха", и так продолжалось до самого назначения нового епископа в Коломну, Александра.