Патриарх Никон весьма любил церковное богослужение, для которого столько потрудился при исправлении церковных книг и обрядов. Каждый день посещал все службы в своей домовой церкви и очень часто служил сам. Богослужение Никона отличалось необычайною торжественностию, особенно в большие праздники, когда он священнодействовал в соборной церкви. С ним обыкновенно служили несколько митрополитов и архиепископов, которые становились не рядом с ним, а по сторонам вместе с архимандритами и прочими священниками. А пока в Москве находились патриархи, Антиохийский и Сербский, Никон приглашал и их обоих к совокупному священнослужению и между ними всегда первенствовал, несмотря на то, что Антиохийский в порядке патриархов занимал высшее место. Главным из диаконов при богослужении Никона постоянно был архидиакон, и за ним уже следовал протодиакон. Число служащих с Никоном литургию, со включением и диаконов, начинаясь с 30, доходило до сорока и пятидесяти с лишком, даже до 75. Например, в 1655 г. на праздник святителя Петра, 21 декабря, служащих с Никоном было 42 человека; в следующем году на праздник Крещения Господня - также 42 человека, в мясопустную неделю - 44 человека, в сырную - 30 человек; в неделю 5-ю по Пасхе (4 мая), когда происходило рукоположение Астраханского архиепископа Иосифа, - 54 человека; в неделю 7-ю по Пасхе, когда анафематствовали Неронова, - 56 человек; в 1657 г. на праздник Рождества Христова - 75 человек. Кроме своей торжественности богослужение Никона поражало еще, особенно иноземцев, своею продолжительностию и благочинием. Описывая первую литургию, которую совершал Никон в Успенском соборе вместе с двумя другими патриархами, Антиохийским и Сербским, в неделю мясопустную, когда пред литургиею совершен был и обряд воспоминания Страшного суда, Павел Алеппский свидетельствует, что, начавшись в три часа (по тогдашнему счету) с раннего утра, все богослужение продолжалось до сумерек, и прибавляет: "Души наши изнемогли от этой продолжительности; спаси и сохрани нас. Господи". А описывая затем другую литургию, в неделю православия, когда после Трисвятого происходил и обряд православия, тот же Павел говорит: "Мы вошли в церковь, когда колокол ударил три, а вышли из нее не ранее десяти, проведши таким образом около семи часов на ногах на железном помосте под влиянием сильной стужи и сырости, проникавшей до костей... И патриарх не удовольствовался еще только службою и прочтением длинного синаксаря, но присоединил и длинное поучение. Боже, даруй ему умеренность. Как сердце его не чувствовало сострадания ни к царю, ни к малым детям? Что сказали бы мы, если бы в наших странах было это? О, если бы Господу угодно было послать нам такое терпение и крепость!" Впрочем, жалуясь на продолжительность службы в неделю православия, Павел вместе с тем сознается: "Мы были поражены изумительною правильностию и порядком всех этих церемоний и священнодействий. Несмотря на то что мы чувствовали сильный холод и великую усталость вследствие долгого стояния без движения, мы забывали об этом от душевного восхищения, созерцая такое торжество православия и внимая прекрасному чтению архидиакона, который произносил слова хотя сдержанно, но голосом густым, приятным и увлекательным".
Будучи человеком атлетического сложения, полный сил, крепости и здоровья, казалось, Никон не знал усталости. Случалось, что царь приглашал его и патриарха Макария к себе на торжественный обед (в день именин царевича, на праздник Рождества Христова и др.); обед начинался в полдень и продолжался почти до полуночи и далее. И после такого обеда Никон прямо из царских палат отправлялся вместе с царем в Успенский собор к заутрене, к изумлению сирийцев, и оставался там за богослужением до рассвета. Однажды оба патриарха совершили литургию в женском монастыре святого Саввы, недавно устроенном в Москве для монахинь, переселившихся из Смоленска и Могилева, и из монастыря поехали к обеду в один из загородных домов Никона, в семи верстах от Москвы. Обед был роскошный и многолюдный: тут находились вельможи, архиереи, архимандриты, священники и даже дьяконы. Но лишь только окончился этот званый обед, Никон поспешил в Москву и при звоне колоколов отправился прямо в соборную церковь к вечернему богослужению, так что Павел архидиакон невольно воскликнул в своем дневнике: "Какое удивительное терпение и крепость!". Поражал также Никон пышностию и великолепием своих одежд, в каких являлся совершать и совершал церковные службы. Его мантия была зеленого бархата с источниками из белой тесьмы с красною полоскою посредине; скрижали на мантии - малинового бархата с изображениями на них херувимов, вышитыми золотом и жемчугом. На белом клобуке патриарха вверху утвержден был крест на круглом золотом подножии, украшенный драгоценными камнями и жемчугом; с передней стороны изображение херувима, низанное жемчугом; на воскрилиях такие же изображения с драгоценными камнями.
О богатстве саккосов патриарха Никона дают понятие те из них, которые сохранились доныне в Московской патриаршей ризнице. Один из этих саккосов, аксамитный золотной, низанный жемчугом и украшенный сребропозлащенными дробницами и разноцветными камнями, пожалован Никону в 1653 г., апреля 3-го, царем Алексеем Михайловичем в придворной церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Другой, атласный золотной, низанный кафимским жемчугом, поднесен Никону в том же году, в месяце мае, от имени царя и царицы в государевом селе Коломенском. Третий, тканный пряденным золотом и с обеих сторон обнизанный сверху донизу кафимским жемчугом, сделан для Никона по повелению царя и царицы в 1-й день октября 1655 г. Четвертый, аксамитный золотной, петельчатый, низанный по черному бархату кафимским жемчугом, подарен Никону государем по боярине Никите Ивановиче Романове. В Записной книге священнослужений патриарха Никона упоминается еще, что в 1656 г., на самый праздник Богоявления, когда у царя был стол для всего духовенства, тотчас по окончании стола поднесен был Никону в дар от царя "сак греческой, аксамитной, красной, петельчатой" и что 2 июля того же года на Никоне, служившем у Риз положения, был "сак алтабасный государини царици". Не ограничиваясь царскими подарками, Никон устроял себе саккосы и сам. На праздник Пасхи (15 апреля 1655 г.), говорит Павел Алеппский, Никон надел на себя саккос, недавно устроенный по заказу его, из желтой венецианской парчи, вышитой чистым золотом, аршин которой стоил более пятидесяти динариев (рублей); саккос этот по всем краям на четыре пальца ширины усыпан был крупным жемчугом и драгоценными камнями высокой цены. Он стоил будто бы более тридцати тысяч динариев и был невыносимо тяжел; один епитрахиль при нем, усаженный жемчугом, весил целый пуд, так что Никон при всей своей крепости оставался в этом саккосе только до окончания канона, а потом вошел в алтарь и надел на себя саккос полегче. На праздник Рождества Христова в том же году Никон возложил на себя новый саккос, который стоил ему, как говорили, семь тысяч золотом. "Подобных вещей у него, - замечает Павел, более ста. хранящихся с самых древних времен, да и сам Никон к этим прежним беспрестанно присоединяет все новые". Точно так же, как четыре саккоса, сохранились в Патриаршей ризнице и четыре митры патриарха Никона, которые все усыпаны жемчугом и драгоценными камнями и все подарены были Никону от государя. Первая, известная под именем средней митры (в 6 У, вершка), подарена от царя и царицы 28 марта 1653 г. Вторая, называвшаяся большою митрою (в 7 вершка), - также от царя и царицы 20 октября того же года. Третья, которую называли короною (в 6 вершков), устроена была по заказу царя Алексея Михайловича в Константинополе под наблюдением самого патриарха Иоанникия, привезена в Москву Мануилом греком в феврале 1654 г. и подарена была Никону государем от имени царевича Алексея Алексеевича в день Успения Пресвятой Богородицы - за эту митру заплачено государем 1230 рублей. Четвертая, известная под именем большой короны (в 6 3/4 вершка), подарена в вечную память боярина Никиты Ивановича Романова 1 июня 1655 г. Две последние митры назывались коронами, потому что вокруг той и другой над нижним обручем помещена корона. Из Записной книги священнослужений патриарха Никона видно, что он нередко облачался и в саккосы своих предместников-патриархов и митрополитов, особенно митрополита Фотия, и что вообще облачение Никона различалось троякое: большое, среднее и меньшее. Вот, например, как описывается каждое из них: в 10-й день декабря 1655 г., когда встречали государя, возвращавшегося из Литвы, на Никоне "облаченье было большое: стихарь красный камчатой, пояс, и патрахиль, и поручи большие, и палица большая жемчужная, сак фотиевской большой, амофор новый большой, низан по золоту, митра большая, панагия келейная со алмазы". В 21-й день декабря того же года, на праздник святителя Петра, Никон "облачался в большое облачение: сак был новый, аксамитной, большой, амофор новый, большой, золотой, митра большая, панагия цареградская, крест яхонтовый". В навечерие Рождества Христова в том же году Никон облачался "в среднее облачение: сак был спаской, и митра средняя, и амофор средний". На вечерне под 2 февраля у Сретения, вверху (во дворце) облачался "в греческое облачение меньшее, а была на нем корона, а не митра". На вечерне под 3 февраля того же года у Екатерины мученицы, вверху на патриархе "облачение было меньшее и корона", а на всенощной "облачение среднее, сак персидской бархатной, что сделай в Вязьме".