Окончив сказание об этом новом своем видении, Никон в том же письме поместил еще от себя целое послание к царю, царице, царским детям и сестрам и, выразив им в самом начале свои благожелания, продолжал: "Я нахожусь теперь в св. великой соборной церкви Пресв. Богородицы... и пришел видеть пресветлые лица ваши и поклониться пресветлой славе царствия вашего... пришел видеть, как у вас, государей, и у всех живущих в царствующем граде Москве и во всех градах? Пришли мы в кротости и смирении, как научил нас Господь: Научитеся от Мене, яко кроток семь и смирен сердцем, и несем с собою мир, завещанный нам Господом... И не один только мир даровать кому мы имеем власть благодатию Божиею, но и оставление грехов... А если и больше сего восхощет царское величество услышать, мы не отречемся сказать: желаешь ли принять Самого Христа? Мы твоему благородию покажем, как это сделать по слову Господа: Приемляй вас. Мене приемлет... Приими нас во имя Господне и отверзи нам двери дома твоего..." Когда окончилось чтение письма патриарха Никона, "все мы ужаснулись, - говорит Паисий Лигарид, - такому ложному откровению и единодушно воскликнули: ангел сатаны послан был к Никону, преобразившись в ангела света". И по приказу государя отправились в соборную церковь все бывшие у него митрополиты - Крутицкий, Газский и Сербский и трое прежних бояр и объявили Никону: "Письмо твое великому государю донесено, и он, государь, и власти, и бояре письмо то выслушали, а ты, патриарх, из соборной церкви поезжай в Воскресенский монастырь по-прежнему да поспеши до восхода солнца, чтобы не случилось потом чего неприятного". Услышав это и увидев трех архиереев, Никон вознегодовал, и, схватив посох святителя Петра, быстро спустился с патриаршего места, и, едва поклонившись иконам, бегом вышел из храма. Бояре сказали Никону, чтобы оставил посох святителя в соборной церкви. "Отнимите у меня силою", отвечал Никон, и, садясь в сани, отряс прах от ног своих, и велел сделать то же своим спутникам, а затем поехал из Москвы за час до света. Немедленно доложили государю, что Никон увез посох святителя Петра, и государь послал за Никоном окольничего князя Димитрия Долгорукого да полковника и голову стрелецкого Артемона Матвеева и велел проводить его за Земляной город. При прощании с ними здесь Никон, как бы забыв свое сонное видение, будто бы заставившее его приехать в Москву на свой стол, сказал им: "Я приезжал к Москве по вести (т. е. по приглашению), а не собою". Одоевский, как только возвратился, передал эти слова Никона государю. И в тот же день государь, и власти, и бояре приговорили послать вслед за Никоном митрополита Крутицкого Павла, да окольничего Родиона Стрешнева, да думного дьяка Алмаза Иванова, да чудовского архимандрита Иоакима, чтобы они взяли у патриарха увезенный им посох и спросили, по какой вести он приезжал. Посланные догнали Никона в его монастырском селе Черневе, где он остановился. Никон встретил их у нижнего крыльца, вошел с ними в комнату и, выслушав их речи, сказал: "К Москве я приезжал и в соборную церковь вошел не самовольно, но по вести из Москвы и посоха не отдам, потому что некому его отдать". Когда же митрополит Павел и окольничий с товарищами начали его всячески упрашивать, он отвечал Павлу: "Тебя я знал в попах, а в митрополитах не знаю, и, кто поставил тебя митрополитом, того не знаю, и посоха тебе не отдам, да и с своими ни с кем не пошлю, потому что не у кого тому посоху быть". А ко всем сказал: "Кто прислал мне ту весть из Москвы, вам не скажу, а открою тем, кому великий государь укажет". Митрополит и окольничий в тот же день (18 декабря) известили обо всем государя и получили от него приказ вновь говорить Никону об отдаче посоха, которого никто из прежних святителей и никогда не выносил из соборной церкви, и с собой не важивал, и вновь допрашивать Никона, по какой вести он приходил в Москву и кто, и кого, и почему присылал к нему с тою вестию. Если же он посоха не отдаст и про весть подлинно не скажет, то они, царские посланные, в ту же ночь отписали бы к государю, а сами до указа государева не выезжали из Чернева и Никона не выпускали. Услышав об этом, Никон значительно сдался и сказал: "Кто прислал мне весть, по времени объявлю". Потом читал самое письмо, в котором была прислана эта весть, и продолжал: "Я принял письмо потому, что когда государь был в Савином монастыре (на празднике преподобного Саввы, 3 декабря) и я посылал к нему, государю, своего архимандрита, то милость ко мне государева была такова, какой по отшествии моем никогда не бывало; после того прислано было ко мне первое письмо, а другое прислано 17 декабря, чтоб мне быть в Москве 18-го, и я, видя ко мне милость государя, принял те письма за прямую правду". Но посоха и теперь не соглашался отдать и только после многих и усиленных убеждений и просьб, продолжавшихся с пятого часа дня до одиннадцати часов ночи, объявил, что и посох и письма те пошлет к государю со своим архимандритом Герасимом. Тут Никон совершенно переменил тон и со смирением начал говорить царским посланным: "Ведомо мне, что великий государь посылал ко Вселенским патриархам, чтобы они судили об отшествии моем и о поставлении нового патриарха, и я бью челом великому государю, чтобы он ко Вселенским патриархам не посылал. Я как сперва обещался (вот теперь Никон сам сознался, что отречение его от кафедры, подлинность которого он столько времени и так упорно отвергал, действительно было), так и ныне обещаюсь, что на патриаршеский престол Великой России не возвращусь - у меня и в мысли того нет. Я хочу, чтобы на мое место избран был новый патриарх, кого великий государь изволит и освященный Собор изберет, и так-де Церковь вдовствует немало лет. А как поставлен будет новый патриарх, я ни в какие патриаршие дела вступаться не стану и не до чего мне дела не будет. Только повелел бы великий государь жить мне в монастыре, который устроен по его царскому указу, и новопоставленный патриарх не имел бы надо мною никакой власти, а имел меня за брата; да мне бы ведать Воскресенский и Иверский и иные приписные к ним монастыри, а Новгородскому митрополиту в те монастыри не вступаться, ибо у него и без того останется в епархии до 150 монастырей и больше 2000 церквей; да не оставил бы государь своей милости ко мне в потребных вещах, чем бы мне пропитаться до смерти, а век-де мне недолог, и теперь уже мне близко 60 лет". Никон настоятельно просил, чтобы все это царские посланные передали государю, и сказал, что воскресенский архимандрит поедет вместе с ними, повезет государю посох и письма, а в письмах написано, от кого и с кем они присланы. И в ту же ночь, 19 декабря, за два часа до света, царские посланные вместе с Воскресенским архимандритом прибыли в Москву и поднесли государю и посох чудотворца Петра, и письма, писанные к Никону, и статейный список своей посылки.
Посох был отнесен митрополитом Павлом в соборную церковь и поставлен на прежнем месте, а привезенные письма были прочитаны пред государем и всем освященным Собором и синклитом. Оказалось, что автором писем был известный уже нам по преданности Никону боярин Никита Алексеевич Зюзин и что в письмах он от имени самого царя, царицы и всего царского семейства приглашал Никона приехать в Москву. Зюзин, которому показали письма, тотчас сознался, что одно письмо писано его рукою, а другое - список с его письма, сделанный рукою патриарха Никона, что и Никон отписывал ему, но письма Никона он жег, а его письма Никон возвращал ему, только последнего не возвратил. Зюзина подробно расспрашивали (22 декабря) и потом велели ему написать сказку. В сказке Зюзин показал, как он еще пред отречением Никона от кафедры убеждал его чрез дьяка Ивана Калягина не оставлять ее, как по отречении Никона в то же лето много раз упрашивал его чрез дьяка Торопова оставить упорство и возвратиться на кафедру, как вел с ним переписку из Новгорода, когда Никон находился в Иверском монастыре и в Крестном, - о всем этом мы уже упоминали. Затем Зюзин писал: "Идя из Новгорода, я был у него, патриарха (в Воскресенском монастыре), и говорил ему: зачем сшел с кафедры дерзостно и оставил Церковь и доселе нейдешь и не смиришь себя пред Богом и великим государем? И он сказал: сшел с сердца, а по времени возвращусь, а ты-де пиши ко мне и впредь о том - о пришествии моем". Верное свидетельство, что Никон постоянно лелеял мысль возвратиться на свой престол, и только выжидал удобного случая, и с этою целию поручил Зюзину писать к нему. "И я, - продолжал Зюзин, - писал к нему и словом приказывал о пришествии его сперва с Аароном старцем, а потом с попом Сысоем, чтобы смирил себя, возвратился". Письма не производили действия. Но вот настал декабрь 1664 г. Однажды с Зюзиным встретился думный дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин и, между прочим, передал ему: "7 декабря говорил мне великий государь, что приезжал к нему от патриарха Воскресенский архимандрит и бил челом и со слезами говорил от патриарха, чтоб смуте не верить никакой, и государь сказал: "Смуте не верю и гнева моего на патриарха нет, приезжал ко мне в Хорошево Иван Неронов и поносил патриарха, и я-де тому ничего не поверил". Зюзин тотчас пришел к мысли, что нужно написать к Никону и что время теперь для возвращения его самое благоприятное. И немедленно написал и послал письмо с попом (новгородским) Сысоем Андреевым, всячески убеждая патриарха поспешить в Москву. Но Никон отвечал: "Мне без письма великого государя нельзя быть". И Зюзин, недолго думая, решился написать от лица самого государя и уверял в письме, что сам государь чрез Афанасия Нащокина приказал ему, Зюзину, тайно известить Никона, чтобы приехал в Москву на 19 декабря к заутрене в собор и стал на своем месте. Для доставления такого письма патриарху Зюзин сначала обратился было к патриаршему дьяку Ивану Калягину, но Калягин подивился, услышав, будто государь зовет Никона на патриаршество, и спросил: "Да подлинно ли так?" - а потом сказал: "Нельзя мне отъехать, да и не смею". Зюзин попросил отца своего духовного, справщика Печатного двора старца иеромонаха Александра, указать надежного человека для доставки письма патриарху. Старец указал на преданного Никону иподьякона Никиту, и на другой день, 13 декабря, в келье старца Александра Зюзин увиделся с Никитою, рассказал ему о содержании письма, и Никита охотно отправился с письмом в Воскресенский монастырь, куда и прибыл в ту же ночь. Никон находился в своем скиту, тотчас принял Никиту, прочел письмо и сказал: "Буди воля Божия, сердце царево в руце Божией". А утром послал отписку к Зюзину, что "будет в Москву"; только просил известить подлинно, в какой день прийти, как въехать. И Зюзин 15 декабря послал к Никону с тем же Никитою новое длиннейшее письмо; сначала извещал, что ему, патриарху, велено приехать в Москву не под 19, а под 18 декабря, под воскресенье, в соборную церковь к заутрене; потом излагал подробную инструкцию, что сказать при въезде у городских ворот, как войти в соборную церковь, стать на патриаршее место, что потом делать, как послать к государю с известием о своем приходе, а далее весьма обширно рассказывал, будто 7 декабря государь говорил не одному Афанасию Ордину-Нащокину, но вместе и стрелецкому полковнику, и голове Артемону Матвееву, что никакого гнева на патриарха не имеет, весьма желает видеть его опять на кафедре, нуждается в его советах, да сам не может звать его и писать к нему "духовенства и синклита ради", а пусть Никон приедет своею волею в соборную церковь, никто ему не возбранит, и поручил Нащокину приказать ему, Никите Зюзину, чтобы он тайно написал Никону от имени государя о всем этом. Получив и прочитав это письмо, Никон сказал: "Не буду противиться воле Божией и государеву указу" - и в заутреню 16 декабря послал с тем же иподьяконом ответ к Зюзину, а с 17-го под 18-е число действительно приехал в Москву и поступил точно так, как наказано было в последнем письме Зюзина. Под конец своей сказки Зюзин написал, что виноват без всякого оправдания пред Богом и государем, что сам собою, не обмысля, дерзнул звать Никона в Москву от имени государя, что ни с кем об этом не советовался и поклепал в письме на Афанасия и на Артемона. Кроме Зюзина допрошены были также Ордин-Нащокин, поп Сысой, иподьякон Никита и старец Александр, и все объяснили, насколько каждый участвовал в деле или в сношениях с Зюзиным, причем старец Александр сообщил, что Зюзин еще 17 декабря, в субботу, показывал и прочитал ему видение Никона, то самое, которое потом Никон привез с собою ночью под 18 декабря и посылал из соборной церкви к царю (старец изложил в своей сказке само содержание этого видения). Значит, Зюзину оно прислано было Никоном еще 16-го числа, может быть, с иподьяконом же Никитою, которого Никон отпустил тогда от себя рано утром, и, следовательно, в то самое время, когда Зюзин уверял Никона, что его призывает в Москву на патриаршую кафедру сам царь, Никон уверил Зюзина, что его, Никона, призывает туда Сам Бог чрез угодников Своих, Московских святителей, т. е. оба обманывали друг друга. Зюзину, однако ж, за свой обман пришлось дорого поплатиться. Его потребовали 3 февраля для допросов на пытку, и жена его Мария, как только услышала об этом, тотчас вскрикнула: "Ох!" - и скончалась. На пытке Зюзин повторил прежние свои речи, что писал к Никону сам собою, "ни с кем не мысля и никому про то неведомо". И бояре приговорили Зюзина за то, что он своим обманным письмом "св. Церковь поколебал, на помазанника Божия солгал и людей тем возмутил", к смертной казни. Но государь по просьбе своих детей, Алексея и Феодора Алексеевичей, отменил смертную казнь, а велел только сослать Зюзина в ссылку в Казань на службу, поместья его и вотчины отписать на себя, государя, и отдать в раздачу, самому же Зюзину для прокормления и уплаты долгов оставить только его дом и домашнее имущество. Марта 13-го государев указ объявлен был Зюзину, и затем он был сослан, куда указано. Выдал Никон преданного ему человека, хотя и мог бы не выдавать, и этим себя не оправдал, а его погубил.