Есть указания, хотя уже не столь ясные, на существование устава Владимирова и в XII в. В 1150 г. смоленский князь Ростислав Мстиславич в уставной своей грамоте, данной Смоленской епископии по случаю учреждения ее, перечислив десятины и другие дани, которые он назначал для содержания епископа и соборной церкви, продолжает: «А тяж епископских не судити никому же, судит их сам епископ: первая тяжа роспуст...» Спрашивается: с чего это вздумалось князю при исчислении тяж (судов) епископских первою назвать роспуст? Не прямое ли здесь указание на существовавший уже устав Владимиров, в котором точно по всем его спискам при исчислении судов церковных на первом месте стоит роспуст?.. И, вообще, с чего вздумалось удельному князю смоленскому дать новоучрежденной своей епископии уставную грамоту о десятинах и судах церковных, и дать, заметим, по согласию и утверждению митрополита Киевского Михаила, если бы чего-нибудь подобного не существовало уже в Русской Церкви? Устав о десятинах Владимиров действительно существовал и соблюдался; и, без сомнения, по примеру этого-то устава Ростислав Мстиславич даровал своей Смоленской епископии собственное постановление о десятинах, составляющее первую половину его грамоты; не так же ли точно он даровал в последней половине грамоты собственное постановление и о судах церковных для Смоленской епископии, последуя прежде бывшему и действовавшему в Русской Церкви уставу об этих судах? Правда, Ростислав в своей грамоте не ссылается на устав Владимиров о судах церковных и самые суды исчисляет несколько иначе, подчиняя ведомству епископскому менее предметов. Но он не ссылается также и на устав Владимира о десятинах, бесспорно существовавший... А исчисление судов в другом виде означает только, что удельный князь хотел сделать частное приложение в своей области общего устава о церковных судах, предоставить своему епископу несколько менее предметов для ведомства точно так же, как он сделал частное приложение и устава о десятинах, исчислив и определив их в грамоте по своему усмотрению с величайшею подробностию. Еще за несколько лет прежде новгородский князь Всеволод-Гавриил Мстиславич (1117–1136) дал такой же частный устав для Новгородской епархии, который уже очевидно составлен по образцу устава Владимирова, прямо ссылается на пример святого Владимира, давшего десятину киевской Десятинной церкви, исчисляет те же самые суды церковные, какие поименованы в уставе Владимировом по его обширной редакции, очень сходно с ним говорит о мерилах и людях церковных, буквально повторяет наказ тиунам суда церковного не обидети, давать десятую часть с суда святой церкви – новгородской Софийской, повторяет те же угрозы на нарушение устава и проклятие на обидчиков церковного суда, хотя имеет и свои особенности как частные применения общего устава к условиям Новгородской области. Предположить, что этот частный устав Всеволодов, равно как и устав Ростиславов Смоленской епископии, – подложны, нет никакого основания, хотя они и дошли до нас в поздних списках и, может быть, имеют немалые перемены против своих подлинников: нельзя объяснить, почему бы в каком-нибудь XIV, XV или XVI в. местное духовенство решилось измыслить означенные уставы и приписать их этим именно князьям, когда уже ни имя первого для новгородцев, ни имя последнего для смолян не могли иметь особенного значения и обязывать их к исполнению уставов?
Думаем, наконец, что устав Владимиров о церковных судах существовал и в XI в. и действительно дан самим равноапостолом, только дан, по всей вероятности, нераздельно с тою заповедию (клятвою) о десятине, которую, по свидетельству преподобного Нестора, Владимир, написав, положи в Десятинной церкви. Правда, летописец прямо этого не выражает и, сказав сообразно со своею частною целию о десятые (так как повествует о Десятинной церкви), не упоминает о прочем содержании грамоты, но приведенные им из нее заключительные слова Владимировы: «Аще кто сего посудит, да будет проклят» – кажутся заимствованными из известного устава Владимирова о судах церковных. А кроме того, весьма замечательно, что и новгородский князь Всеволод, и смоленский Ростислав, давая своим местным епископам грамоты о десятинах, без сомнения по примеру грамоты Владимировой о том же предмете, неоспоримо существовавшей, помещают в этих своих грамотах и уставы о церковных судах и людях... Не без причины также составители летописи Никоновой и Степенной книги представляют устав святого Владимира о десятинах и о церковных судах за один и тот же устав, положенный в Десятинной церкви. Не без причины во всех доселе известных списках устава Владимирова о церковных судах в самом начале его помещен устав о десятине. И, вникая в сущность того и другого устава, невольно приходишь к мысли, что один из них неизбежно вызван был другим и оба должны были составить одно целое. Когда святой Владимир, построив Десятинную церковь в Киеве, повелел давать для содержания ее десятину от всего имения княжеского и, следовательно, в частности, от всякого княжа суда по всей земле Русской, ему необходимо было для ясности и удобоприложимости этого узаконения тогда же определить: а) какие же суды не суть княжи, в которые не подобает вступатися ни князю, ни тиунам его и с которых, следовательно, не должно собирать десятины, т. е. суды церковные, б) какие люди по всей земле Русской не должны подлежать суду княжеских тиунов и взносить десятину, т. е. люди церковные. Так дело и представляется в известном ныне церковном уставе Владимировом: «Я, – говорит великий князь, – создал церковь Десятинную в Киеве, дал ей для содержания десятину по всей земле Русской из княжения, именно от всего княжа суда десятую векшу, а из торгу десятую неделю... и проч. Потом на основании Номоканона, сгадав с своею княгинею и с детьми, что не подобает ни князю, ни тиуном его судити следующих судов... как принадлежащих Церкви, равно и следующих людей церковных... дал те суды митрополиту и епископам». По крайней мере, должно допустить, что, если святой Владимир несомненно дал закон о десятине, ему необходимо было дать закон и о судах церковных, когда приложение первого как не вполне определенного начало встречать неизбежные препятствия, и что оба эти постановления, столько соприкосновенные и близкие между собою, весьма естественно было князю изложить потом в одном письменном уставе.
Имеет ли церковный устав Владимиров и внутренние признаки своей подлинности? Т. е. все ли в нем сообразно с обстоятельствами и места, и времени его происхождения, и первоначального существования? Припомнив предварительно, что все дошедшие до нас списки устава Владимирова суть только копии его, допустившие в себе с течением времени более или менее важные изменения, что к подлиннику можно относить с несомненностию одно то, в чем списки разных редакций сходны между собою, и только с вероятностию – то, что составляет существенные особенности редакции обширной, мы, не обинуясь, отвечаем на предложенный вопрос утвердительно. Язык устава по всем редакциям носит на себе печать глубокой древности и несомненно мог принадлежать времени Владимира: два-три слова, кажущиеся не столь древними, могли быть внесены в устав переписчиками XIII в. без ущерба для существа устава. В содержании его предоставляются ведомству церковному известные суды, в которые запрещено вмешиваться судиям гражданским, и в близком к тому времени гражданском уставе, известном под именем Русской Правды, действительно эти суды опущены. Несогласие оказывается одно: тяжбы детей и братьев о наследстве в церковном уставе подчинены суду духовенства, а по Русской Правде их судит князь чрез своих отроков. Но это означает только или отмену прежнего закона в последующем законодательстве, или то, что наследственные дела по желанию тяжущихся или по существу и обстоятельствам самих дел могли быть судимы и духовным судом, и светским. Далее в церковном уставе исчисляются люди, подведомые митрополиту и епископам, вместе с некоторыми заведениями – и одни из этих людей и заведений несомненно уже существовали во дни святого Владимира, другие могли существовать, по крайней мере, к концу его царствования. Были тогда у нас, как мы видели, и митрополит, и епископы, и священники, и диаконы, и весь клир, по неоспоримым свидетельствам. Были, как увидим, монастыри и, следовательно, чернецы и черницы, игумены и игуменьи. Были паломники и, без сомнения, странники, слепцы, хромцы и врачи. Могли быть, как и всегда в христианстве, люди, чудесно исцеленные, также рабы, отпущенные господами на волю по духовным завещаниям. Могли быть для больных, вдов, сирот и пришельцев больницы и гостиницы, хоть немногие, особенно если припомним, каким милосердием к нищим отличался святой Владимир, княживший еще 28 лет после своего крещения. Что касается до хронологической и исторической несообразности, встречающейся в самом начале устава, будто великий князь Владимир принял от Цареградского патриарха Фотия первого митрополита Киеву Леона, то она, как известно, находится только в некоторых списках, относится к особенностям их несущественным и потому не может быть вменяема списку первоначальному. Другая историческая несообразность устава, подчиняющего волхвования и чародеяния суду церковному, тогда как история представляет у нас в начале действующими против волхвов князя и его чиновников, не есть несообразность. Великий князь Ярослав в 1024 г. и чиновник княжеский Ян в 1071 г. преследуют и казнят волхвов, собственно, как возмутителей общественного спокойствия, как злодеев, невинно умертвивших множество жен и требовавших немедленного наказания без всякого нарочитого разбирательства самого их учения. А вот когда в то же время явился волхв в Новгороде и начал проповедовать прямо против веры христианской и прельстил многих, здесь мы видим уже действующим всенародно и рассуждающим о вере епископа; князь Глеб обнажил свой меч против волхва уже вслед за тем, когда последний произвел великий мятеж в народе. Наконец, выражения, встречающиеся в средине и конце устава, что святой Владимир предоставил известные дела церковному ведомству на основании Номоканона, «по первых царей уряженью и по Вселенских святых семи Зборов великих святитель», мы не имеем права принимать в таком строгом смысле, будто наш равноапостол буквально позаимствовал из означенных источников все свои церковные узаконения. Довольно, если одни из них, действительно, взяты из Номоканона и тех законов Моисеевых, которые обыкновенно входили в состав Кормчих, а другие дарованы, по крайней мере, согласно с духом Номоканона, т. е. с общим духом и смыслом правил церковных и гражданских постановлений, данных древними христианскими государями в пользу Церкви.