Выбрать главу

Надо заметить, что и в последующие годы число студентов возрастало медленно. К 1823 году число своекоштных студентов увеличилось только на три человека. Одной из причин этого было то, что некоторые предметы читались на латинском языке, естественно, что слабое знание его создавало студентам большие трудности. Основной же причиной малочисленности созданных в начале XIX века русских университетов было все же, видимо, то, что дворяне избегали высших учебных заведений смешанного типа, стараясь определить своих детей в закрытые привилегированные училища.

Предполагалось, что деятельность нового университета будет строиться на основе устава, проект которого разрабатывал М. А. Балугьянский. Он предопределял расширение учебной программы и научной базы университета, введение прогрессивных методов обучения, связь университетской науки с народнохозяйственной жизнью страны. Но не успев еще окрепнуть. Петербургский университет стал жертвой правительственных репрессий. Недовольство администрации возбудила книга Куницына «Право естественное», которая, несмотря на положительные отзывы ученых и педагогов, в числе которых были Балугьянский и директор Царскосельского лицея Энгельгардт, была признана «сбором пагубных лжеумствований». В результате последним был объявлен выговор за допущение в подведомственных им учебных заведениях «вредного сочинения», Куницын же был уволен из университета.

В 1821 году на Петербургский университет была распространена инструкция Магницкого, составленная им для Казанского университета и требовавшая изложения всех наук в духе евангельского учения. На другой же день ректор профессор Балугьянский обратился к попечителю

Санкт-Петербургского учебного округа Д. П. Руничу с письмом, в котором ходатайствовал об отставке. «По-видимому, — считает автор посвященной ему монографии, — Балугьянский счел невозможным для себя принять „Инструкцию”». 42Однако отставка Балугьянского принята была только частично — от должности ректора он был уволен, но оставлен профессором университета до окончания ревизии.

Кампанию по «очищению» университета от вредоносных идей возглавили попечитель учебного округа Рунич и директор университета (административно назначавшийся в отличие от ректора) Кавелин. Одновременно с пересмотром учебных программ началось гонение на «вольнодумных» профессоров. По отзыву современников, «Рунич был ревнителем, поклонником, подражателем и карикатурой Магницкого. Тот был хитрый и расчетливый плут, насмехался над всем на свете, дурачил кого мог и пользовался слабостями и глупостью людей. Рунич был дурак, хвастун, пустомеля... Подражая во всем Магницкому, восхищаясь его ... подвигами в Казани, Рунич хотел повторить то же с большим блеском и громом в Петербурге. Помощником ему был профессор русской словесности Я. В. Толмачев». 43

Началась травля прогрессивных и просто неугодных профессоров. Как вспоминал один из авторов мемуаров: «Профессоры университета разделились на две стороны — белую и черную. На белой были Балугьянский, Лодий, Бутырский, Чижов, Соловьев, Грефе и Плисов; на черной — Зябловский, Толмачев, Рогов, Попов. Первые придерживались своего мнения и выражали оное по искреннему убеждению, по долгу правды и чести; последние — по зависти, подлости и желанию выслужиться у начальства». 44

Для того чтобы окончательно опорочить неугодных профессоров, была инсценирована проверка студенческих конспектов и авторских текстов лекций Э. Раупаха, К. Германа, А. Галича и К. Арсеньева. «Судилище» происходило на заседаниях университетской конференции 3, 4 и 7 ноября 1821 года. На первом заседании 3 ноября были допрошены профессоры Раупах и К. Герман, декан историко-филологического факультета. 4 ноября — А. И. Галич и К. И. Арсеньев. Поводом для обвинения Галича послужила его книга «История философских систем». Обвинение заключалось в вопросе; «излагая разные системы философии, зачем он их не опроверг?». Некоторые из членов конференции осмелились заметить, что как историк он не обязан был этого делать, но это не было услышано. «Рунич уподобил книгу Галича тлетворному яду или заряженным пистолетам, положенным среди играющих детей, не знающих употребления огнестрельного оружия». 45Последним на заседание 4 ноября был приглашен профессор Плисов, которого обязали представить конспекты лекций. После прочтения их Рунич доносил министру просвещения, что «хотя в них не найдено ничего предосудительного, но и это доказывает, что профессор — человек вредный, ибо при устном изложении он мог прибавлять, что вздумает». 46

На заключительном заседании 7 ноября председательствующий на нем Рунич всячески «издевался над обвиняемыми... перебивал насмешками и грубыми замечаниями речи в защиту обвиняемых», 47грозил полицейской расправой. В итоге объяснения, данные «опальными» профессорами, были признаны неудовлетворительными, и Раупах, Герман, Галич и Арсеньев были уволены из университета. Несколько позднее покинул его и Балугьянский.

Увольнение значительной и талантливой группы педагогов отрицательно сказалось на университете: понизился научный уровень лекционных курсов.

Последующее изменение в положении российских университетов было определено «Общим уставом» 1835 года. По уставу университеты, подчиненные полностью попечителю учебного округа, сокращали в значительной степени свою научную деятельность и превращались из научно-учебных заведений в учебные. Фактически упразднялась и автономия университета. Урезаны были функции ученых советов, деятельность их контролировалась попечителем. Отменена была выборность профессоров и деканов факультетов, кандидаты на эти должности назначались теперь также попечителем учебного округа. Изменения были внесены в структуру и учебные планы университетов. По новому уставу они должны были состоять из трех факультетов: философского, юридического и медицинского, а Петербургский университет, при котором раньше не было медицинского факультета, — из двух: философского и юридического. Причем последний теперь предназначался исключительно для подготовки чиновников — законоведов. В связи с этим существенным изменениям подвергся учебный план юридического факультета: введено было изучение действующего законодательства и упразднен ряд предметов, в том числе естественное право и философия. Что касается философского факультета, то он подразделялся на два отделения (гуманитарное и точных наук). На первом изучали философию, словесность, историю, политическую экономию; на втором — математику, физику, химию и ботанику.

В начале 40-х годов отделения философского факультета Петербургского университета были преобразованы в самостоятельные факультеты — историко-филологический и физико-математический. В 1854 году был создан еще один факультет — восточный.

Независимо от факультетов по уставу 1835 года во всех университетах были учреждены кафедры богословия, церковной истории и церковного законоведения, причем эти предметы стали обязательными для всех студентов. Постепенно для расширения этих курсов стал сокращаться и ряд философских дисциплин, а преподавание логики и психологии было передано профессорам богословия.

Но этим система перестройки высших учебных заведений не ограничилась. Одним из важнейших звеньев ее являлась сословная ориентация школы. В этом плане министерством просвещения был осуществлен ряд мероприятий, препятствующих обучению в университете лиц недворянского происхождения. Среди них и неуклонное повышение платы за обучение, в результате которого к концу первой половины XIX века в Петербургском и Московском университетах она достигла 50 руб. в год, и ограничение количества казеннокоштных студентов. Итоги этой политики не замедлили сказаться — в 40-е годы XIX века в Петербургском университете из 500 студентов 300 были дворянами. 48

Наряду с этим был предпринят ряд мер по существу полицейского характера, призванных дисциплинировать «вольнодумные университеты». Это прежде всего проверка читаемых лекций, возникшая сразу же после 1825 года. Вот как вспоминал об этом один из бывших студентов Московского университета: «На лекциях профессоров стали показываться военные мундиры. На пробной лекции философии, которую разрешено было в 1826 году читать профессору Давыдову, мы в первый раз увидели императорского флигель-адъютанта: это был молодой граф С. Г. Строганов, впоследствии попечитель университета. Не знаю, заключение ли графа Строганова о духе лекции или чьи другие, но только кафедра философии была закрыта, и профессор И. И. Давыдов остался без места».